Николай Гумилев - Где небом кончилась земля : Биография. Стихи. Воспоминания

В. Ходасевич так, кажется, и не понял, для чего его приглашали, слишком неестественно торжественной была обстановка при всей скудости – вполне очевидной – повседневного быта: «Посидев, сколько следовало для столь натянутого визита, я встал. Когда Гумилев меня провожал в передней, из боковой двери выскочил тощенький, бледный мальчик, такой же длиннолицый, как Гумилев, в запачканной косоворотке и в валенках. На голове у него была уланская каска, он размахивал игрушечной сабелькой и что-то кричал. Гумилев тотчас отослал его – тоном короля, отсылающего дофина к его гувернерам. Чувствовалось, однако, что в сырой и промозглой квартире нет никого, кроме Гумилева и его сына».

Париж, Булонский лес. Открытка, 1900-е гг.

Упомянутая мемуаристом «Всемирная литература» – это издательство, созданное по инициативе А.М. Горького, как для того, чтобы в выморочное это время культура окончательно не погибла, чтобы печатались книги, столь необходимые читателям, так и для того, чтобы работая над переводами, предисловиями и комментариями, не погибли от голода и одиночества оставшиеся в Петрограде интеллектуалы.

Гумилев участвовал в заседаниях, занимался переводами – был им сделан вторично перевод «Гильгамеша» (первый, довоенный, оказался плох, Гумилев и сам это к тому времени понял). Все перечисленное относилось к лету и осени 1918 года.

Гумилев. Шарж Н. Радлова, 1920-е гг.

Чествование А.М. Горького в изд-ве «Всемирная литература» Фотография, 1919 г.

Летом же, в июле, увидел свет новый сборник стихов «Костер».

Обложка сборника «Костер»

Из сборника «Костер»

Деревья

Я знаю, что деревьям, а не нам,Дано величье совершенной жизни,На ласковой земле, сестре звездам,Мы – на чужбине, а они – в отчизне.

Глубокой осенью в полях пустыхЗакаты медно-красные, восходыЯнтарные окраске учат их, —Свободные, зеленые народы.

Есть Моисеи посреди дубов,Марии между пальм… Их души, верно,Друг другу посылают тихий зовС водой, струящейся во тьме безмерной.

И в глубине земли, точа алмаз,Дробя гранит, ключи лепечут скоро,Ключи поют, кричат – где сломан вяз,Где листьями оделась сикомора.

О, если бы и мне найти страну,В которой мог не плакать и не петь я,Безмолвно поднимаясь в вышинуНеисчислимые тысячелетья!

Андрей Рублев

Я твердо, я так сладко знаю,С искусством иноков знаком,Что лик жены подобен раю,Обетованному Творцом.

Нос – это древа ствол высокий;Две тонкие дуги бровейНад ним раскинулись, широки,Изгибом пальмовых ветвей.

Два вещих сирина, два глаза,Под ними сладостно поют,Велеречивостью рассказаВсе тайны духа выдают.

Открытый лоб – как свод небесный,И кудри – облака над ним;Их, верно, с робостью прелестнойКасался нежный серафим.

И тут же, у подножья древа,Уста – как некий райский цвет,Из-за какого матерь ЕваБлагой нарушила завет.

Всё это кистью достохвальнойАндрей Рублев мне начертал,И этой жизни труд печальныйБлагословеньем Божьим стал.

Осень

Оранжево-красное небо…Порывистый ветер качаетКровавую гроздь рябины.Догоняю бежавшую лошадьМимо стекол оранжереи,Решетки старого паркаИ лебединого пруда.Косматая, рыжая, рядомНесется моя собака,Которая мне милееДаже родного брата,Которую буду помнить,Если она издохнет.Стук копыт участился,Пыль всё выше.Трудно преследовать лошадьЧистой арабской крови.Придется присесть, пожалуй,Задохнувшись, на каменьШирокий и плоский,И удивляться тупоОранжево-красному небу,И тупо слушатьКричащий пронзительно ветер.

Детство

Я ребенком любил большие,Медом пахнущие луга,Перелески, травы сухиеИ меж трав бычачьи рога.

Каждый пыльный куст придорожныйМне кричал: «Я шучу с тобой,Обойди меня осторожноИ узнаешь, кто я такой!»

Только дикий ветер осенний,Прошумев, прекращал игру, —Сердце билось еще блаженней,И я верил, что я умру

Не один, – с моими друзьями,С мать-и-мачехой, с лопухом,И за дальними небесамиДогадаюсь вдруг обо всем.

Я за то и люблю затеиГрозовых военных забав,Что людская кровь не святееИзумрудного сока трав.

Городок

Над широкою рекой,Пояском-мостом перетянутой,Городок стоит небольшой,Летописцем не раз помянутый.

Знаю, в этом городке —Человечья жизнь настоящая,Словно лодочка на реке,К цели ведомой уходящая.

Полосатые столбыУ гауптвахты, где солдатикиПод пронзительный вой трубыМаршируют, совсем лунатики.

На базаре всякий люд,Мужики, цыгане, прохожие —Покупают и продают,Проповедуют Слово Божие.

В крепко слаженных домахЖдут хозяйки белые, скромные,В самаркандских цветных платках,А глаза все такие темные.

Губернаторский дворецПышет светом в часы вечерние,Предводителев жеребец —Удивление всей губернии.

А весной идут, таясь,На кладбище девушки с милыми,Шепчут, ластясь: «Мой яхонт-князь!»И целуются над могилами.

Крест над церковью взнесен.Символ власти ясной, Отеческой,И гудит малиновый звонРечью мудрою, человеческой.

Ледоход

Уж одевались островаВесенней зеленью прозрачной,Но нет, изменчива Нева,Ей так легко стать снова мрачной.

Взойди на мост, склони свой взгляд:Там льдины прыгают по льдинам,Зеленые, как медный яд,С ужасным шелестом змеиным.

Географу, в час трудных снов,Такие тяготят сознанье —Неведомых материковМучительные очертанья.

Так пахнут сыростью гриба,И неуверенно, и слабо,Те потайные погреба,Где труп зарыт и бродят жабы.

Река больна, река в бреду.Одни, уверены в победе,В зоологическом садуДовольны белые медведи.

И знают, что один обман —Их тягостное заточенье:Сам Ледовитый ОкеанИдет на их освобожденье.

Природа

Так вот и вся она, природа,Которой дух не признает,Вот луг, где сладкий запах медаСмешался с запахом болот;

Да ветра дикая заплачка,Как отдаленный вой волков;Да над сосной курчавой скачкаКаких-то пегих облаков.

Я вижу тени и обличья,Я вижу, гневом обуян,Лишь скудное многоразличьеТворцом просыпанных семян.

Земля, к чему шутить со мною:Одежды нищенские сбросьИ стань, как ты и есть, звездою,Огнем пронизанной насквозь!

Я и вы