Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин
Международный институт сравнительного крестьяноведения так и не был создан. План, подготовленный мной, был частично использован для создания Иранского института крестьяноведения под руководством профессора Афшар-Надери. Дальше начались великие потрясения. Зимой 1978/79 года я был в Тегеране, чтобы проведать моих студентов, когда режим шаха рухнул с необыкновенной быстротой и без единого выстрела. Одним февральским утром меня разбудили, чтобы сказать, что по приказу Хомейни завтра закроются аэродромы страны. Я спешно принял меры возвратить наших студентов из Ирана в Великобританию. Друзья повезли меня на своей машине к аэродрому, который был окружен массами людей, пытавшихся вырваться из Ирана. Цепь солдат охраняла подходы. Я поднял над головой британский паспорт, и меня пропустили. На пустом аэродроме стоял столик с надписью «BA: emergency Team». Очень спокойно меня спросил чиновник авиалинии: «Мест на прямом рейсе в Англию уже не осталось. Вас не очень затруднит, если мы вас пошлем через Базель в Швейцарии? Оттуда сможете продолжить путь через пару часов». Я даже заулыбался: в условиях распада страны небольшой отрезок пола оставался Великобританией — спокойной и непоколебимой. Домой я долетел без особых приключений.
Институт крестьяноведения Ирана был разогнан исламскими революционерами. Для меня новый режим означал конец моих поездок в Иран — мой приезд мог поставить под удар друзей: ведь полицейское мышление схоже во всем мире.
Жаль, конечно. Мне полюбился Иран. Необыкновенно утонченные интеллектуалы, пылкие студенты, блестящая поэзия, красота Исфахана, интересное и самобытное сельское хозяйство. И, конечно, королева, которая показала мне, насколько, кроме политических, экономических, академических и полицейских разделов и границ, есть всегда разделение на людей, очень хороших и не очень хороших. Красота лучших из них напоминает мне Исфахан.
Исфахан
В моих поездках по Ирану мне особенно полюбился город Исфахан. Это древняя столица династии Сефевидов, которые правили Ираном с 1501 года по XVIII век. Хотя уже за тысячу лет до того город уже был важным торговым и административным центром, расцвет которого пришелся на правление шаха Аббаса Великого (1589–1629). Бо́льшая часть мечетей, дворцов, мостов и других чудес архитектуры были созданы в то время. Рынок ремесленников с перестуком молотков, которые выбивают узоры на медных чашках, сотни лет оставался неизменным. Если закрыть глаза, появляется чувство, что ты у шахского двора времен Насреддина из Бухары. Впрочем, можно глаза открыть — и все же получить схожее представление. Вокруг главного рынка находятся здания, напоминающие мне Самарканд и включенные в перечень Всемирного наследия ЮНЕСКО. Там и королевский дворец шаха Аббаса, с особой комнатой со стенами, сделанными из известняка, где можно было слушать музыку без того, чтобы звуки этого грешного удовольствия были слышны вне дворца. И необыкновенные мечети, над одной из которых витает зеленоватый отсвет плитки.
Я был в Исфахане несколько раз, и во время одного из этих визитов меня принимал крупнейший специалист города по производству персидских ковров. Позже он сказал, что одной из причин, почему он оказал мне особое гостеприимство, было то, что оба его сына окончили английский университет и у них остались наилучшие воспоминания об этом времени.
У нас была необыкновенно интересная беседа о производстве ковров, а также об иранской культуре и истории города. Мы быстро нашли общий язык: он очень любил свой Исфахан, который полюбился и мне. Моя жена Шуля и я поужинали у него прекрасной персидской едой, которая так же очевидно принадлежала к миру иранских сказок. На каком-то этапе я решил похвастаться своими новоиспеченными знаниями Ирана, то есть, как сказали бы мои студенты, решил «выпендриться». В этом духе я воспроизвел по-персидски известную строку из иранской поэзии, которая гласит: «Исфахан — это половина мира». Мой хозяин, тонко улыбнувшись, парировал это строчкой-комментарием: «И это только половина правды». Я ощутил себя европейским средневековым странником по Востоку — почувствовал, насколько европейцы грубы по сравнению с этой утонченной культурой прошлого. Впрочем, и современная иранская культура, хотя и выражалась по-другому, была не менее утонченной, что сразу бросалось в глаза при разговоре с образованным иранцем.
Non grata в России
Несколько слов о периоде, когда я был non grata в России. Вернувшись домой, через некоторое время я дал знать Британской академии, что, так как еще не закончил работу над следующей книгой, хотел бы вернуться в Москву. В Академии ответили: «Конечно!» — и вставили мое имя в список следующего года. Вскоре мне сообщили, что «что-то странное происходит, принимающая сторона не дает тебе место на поездку — ты понимаешь почему?». Я ответил: «Нет». — «Ну хорошо, президент Академии напишет президенту их Академии, чтобы объяснили, в чем дело». Написали такое письмо и не получили ответа. Началась типичная история: советские чиновники не говорили, почему отказывают мне, а просто молчали. Но, по английским обычаям, не ответить на письмо президента невежливо. И поэтому советские коллеги получили второе письмо — очень резкое, по английским представлениям, потому что оно состояло из одного предложения: Британская академия напоминала, что российская сторона еще не ответила на письмо президента. В советской Академии продолжали безмолвствовать. Тогда Британская академия прекратила все обмены с советской стороной.
Услышав об этом, я спешно отбыл в Лондон, встретился с секретарем Академии, сказав ему: «Я понимаю, что из‑за меня возникли какие-то трудности. Я очень не хотел бы, чтобы задержались обмены, которые столь важны для российских коллег и для нас». Он мне холодно ответил: «Я думаю, что будет правильно, доктор Шанин, если вы предоставите нам решать этот вопрос». Это было, конечно, правильно, потому что не мое дело было им объяснять, как себя вести и как работать.
Быть может, стоит добавить одну деталь. В свое время со мной в Москве были несколько американских коллег, которые приезжали работать над своими книгами. Мы жили в той же гостинице. Они мне сказали: «Почему ты это делаешь, почему нарываешься, а не ведешь себя так, как они хотят? Дают тебе список, с кем встречаться, встречайся с людьми точно по этому списку. Тебе что, не наплевать на этих русских?» Я им сказал ясно, что я думаю о таком подходе к русским коллегам. Был резкий спор между мной и одним
