Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
«Моя дорогая Вивьен, я в Англии уже три с половиной месяца, и нам необходимо прийти к окончательному финансовому соглашению. Нынешнее <…> мне точно не по средствам. Так как нам предстоит жить раздельно <…> я не могу нести ответственность за что-то сверх постоянной суммы, о которой надо договориться. У тебя должен быть твердый доход, на основе которого ты сможешь определить уровень своих расходов. После тщательного обдумывания вот на что я готов. Я буду давать тебе пять фунтов в неделю, которые вместе с твоим личным доходом (выплатами с наследства. – С. С.) будут служить для покрытия всех расходов. Кроме этого, я буду платить за квартиру на Кларенс-гейт-гарденс, 68 до конца контракта в июне 1934 г., после чего тебе придется самой найти новое жилье. Мебель и все мелочи принадлежат тебе, за исключением моих книг и книжных полок, моих семейных фотографий и т. п. <…> Мне кажется, это справедливая договоренность, и я не готов идти дальше. <…> Подтверждение условий ты получишь от м-ра Джеймса, и я искренне надеюсь, что ты на них согласишься…»[547]
Договоренность не была достигнута и в декабре. Планировалась встреча с Вивьен в присутствии поверенных с обеих сторон для подписания соглашения, но Вивьен отказалась его подписывать.
2
Элиот тщательно скрывал от Вивьен все адреса своего проживания. Вначале это была ферма Пайкс. В августе он гостил у Фейберов в их загородном доме в Уэльсе, в сентябре – воспользовался гостеприимством Келемского теологического колледжа.
Он охотно примерял на себя роль клерикала. Лекция на летней школе по теологии в Оксфорде называлась «Католицизм и международный порядок». Лекция в Келеме, прочитанная в январе 1934 года, посвящалась «задачам критики в области морали».
В сентябре Элиот побывал у Вирджинии Вулф. Согласно ее дневнику, он казался довольным и выглядел «на десять лет моложе». Он «говорил о Вивьен с некоторой горечью, сожалел о потраченном впустую времени и трудах: он считал, что она драматизировала или преувеличивала свое безумие, отчасти чтобы обманывать саму себя»[548].
Для постоянного проживания Элиоту нужна была небольшая квартира – спальня и комната для работы недалеко от издательства. Но первое, что нашлось после кратковременного пребывания в Келхеме, это «добровольная коммуналка», которую снимали на паях трое гомосексуалистов. Там сдавалась свободная комната. До Рассел-сквера от нее было всего несколько минут ходьбы. Соседями его оказались финансист Дж. К. Ритчи (1902–1975), библиофил Р. Дженнингс (1881–1952) и автор детективов К. Г. Б. Китчин (1895–1967).
Перед возвращением из Америки он играл с идеей пожить инкогнито. Он упоминал об этом в письмах Паунду, рассуждая, что они могли бы встретиться в каком-нибудь маленьком курортном городке, куда тот также приехал бы инкогнито. Но фантазии быстро отступили перед практическими трудностями.
После коротких вылазок в Шотландию и Париж Элиот ненадолго переселился в меблированные комнаты в Кенсингтоне. Выбор оказался неудачным: дорого (три гинеи в неделю) и далеко от работы.
В начале декабря он пытался снять жилье в более близком к Рассел-скверу районе Клеркенвелл. Здесь были комнаты и за одну гинею в неделю, но большинство без ванной. В конце концов он вернулся в Кенсингтон. В доме для духовенства на площади Гренвилл, 9 миряне могли снимать меблированые комнаты по приглашению священников. Элиота пригласил в качестве такого «платного гостя» отец Эрик Читэм, викарий собора Святого Стефана.
Комнаты Элиота были сырыми. Гостиная – не совсем прямоугольной формы. Пыльные пурпурные чехлы на мебели. Книги лежали стопками (большая часть книг и полки оставалась у Вивьен). Ванную приходилось делить с соседями. Внизу – линия метро. Бокалы и бутылки шерри, которое любил Элиот, позвякивали на подоконнике, когда по тоннелю проходил поезд.
Он избегал мест, где мог столкнуться с Вивьен. Бывал в своем клубе. Меньше общался со старыми друзьями и теснее – с кругом Дж. Фейбера. Точнее, Фейбера-Хейуорда. Джон Дэйви Хейуорд (John Davy Hayward, 1905–1965), несмотря на молодость и на то, что он страдал от прогрессирующей мышечной дистрофии, был известен как профессиональный литератор, редактор, составитель антологий, литературный критик и библиограф. Им было подготовлено издание Дж. Донна, поныне считающееся образцовым, и первое с XVIII века полное издание (без цензурных изъятий и сокращений) «Путешествий Гулливера». Он написал краткую биографию короля Карла II.
Но интересы его были гораздо шире. Одаренный музыкант, он обладал хорошим голосом (басом) и актерскими способностями. Вынужденый передвигаться в инвалидном кресле, он охотно брался за роли гротескных шутов и сумасшедших – знакомые вспоминали его успех в качестве «четвертого безумца» в «Герцогине Мальфи» Уэбстера. В другой пьесе, оставаясь за сценой, он имитировал ужасающие крики и стоны заключенных под пытками.
Друзья собирались чаще всего на квартире у Хейуорда в Bina Gardens – жилом комплексе с «приватным» парком в Кенсингтоне. Большинство были библиофилами. Их объединяла также любовь к литературным играм[549]. У Фейбера было прозвище Coot (буквально, птица-лысуха, Фейбер был лысым). У Хейуорда – Тарантул, у Морли – Кит, у Элиота – Слон (могла иметься в виду долгая память и склонность сожалеть о прошлом).
Элиота наверняка посещали мысли, что с переменой в жизни может закончиться и поэзия – речь, конечно, не о «легких» стихах, которые он писал для друзей. Как-то он с сарказмом заявил, что за спиной у него ничего, кроме блестящего будущего.
Чисто мужские клубы и кружки в Англии – давняя традиция. «Смешанные» объединения наподобие блумсберийцев скорее исключение.
Первая мировая разрушила многие стереотипы, но деловой мир Англии оставался закрытым для женщин. Жены Дж. Фейбера и Ф. Морли в основном занимались домом и не пытались контролировать времяпровождение своих супругов.
А Элиота по-прежнему лучше всего характеризует модель, очерченная Брэдли: концентрические сферы, где каждая внутренняя непроницаема для всего, находящегося снаружи. Эксцентричной Вивьен удавалось иногда как-то разрушать эту замкнутость и непроницаемость.
Тридцатые годы вывели на сцену новых поэтов, например У. Х. Одена, С. Спендера, Д. Томаса. Некоторым из них Элиот сам помог обрести известность. Но он чувствовал, что ему грозит роль «литературного старца», увенчанного высохшими лаврами, и полушутя эту роль на себя примерял – например, мог задремать на публичном мероприятии. Легкий оттенок карикатуры был в его характере.
Опасностью было и формирование круга «придворных». Кружок Фейбера-Хейуорда отчасти брал на себя на эту роль. Тут к Элиоту относились почтительно, как к Мастеру. Вели себя по-джентльменски сдержанно, не касаясь личных проблем, которые его терзали. Избранные, как Хейуорд, пользовались особым доверием, но оно больше касалось банальностей. Хейуорд мог конфиденциально
