Борис Тененбаум - Великий Черчилль

Так что всем заинтересованным сторонам – и интендантам, ведавшим загрузкой, и Паттону, которому были необходимы самолеты, и – не в последнюю очередь – экипажу корабля, которому хотелось жить – всем им оставалось просто надеяться на лучшее.

IV

«Соединение 34» подошло к берегам Африки на рассвете 8 ноября 1942 года. Морской переход удался – огромный конвой прошел Атлантику без приключений, он остался незамеченным. Однако дальше дела пошли не так гладко.

Все усилия американцев «устроить дело с французами миром» совершенно провалились. А усилия были приложены немалые. Генерал Кларк, американский заместитель Эйзенхауэра (все прочие его замы были англичане), самолично отправился в Алжир на секретное совещание с французскими офицерами, обещавшими помочь.

Дело это было обставлено очень романтично – генерал был высажен на берег с подводной лодки. Трудно представить себе более опрометчивый поступок, сделанный, кстати, с ведома и согласия самого Эйзенхауэра.

Генерал Кларк, как заместитель командующего, знал о плане операции «ТORCH» больше самого командующего, потому что он сам ее планировал.

Больше того, он был одним из очень немногих людей, которые были в курсе «Ультра» – способности английской разведки читать немецкие шифрованные радиосообщения.

Если бы он был захвачен и выдан немцам, то не только операция «Торч» была бы провалена, даже не начавшись, но и вообще ВСЕ англо-американские операции потерпели бы огромный ущерб, потому что союзники не смогли бы больше «заглядывать в карты» противника.

Однако бог оказался милостив к наивным американским генералам, которые еще столь недавно были подполковниками. Кларк благополучно вернулся в свой штаб в Гибралтаре.

Успеха он, правда, не добился. Французы выражали высокий патриотизм, горели желанием «восстановить честь Франции», но иметь дело со «Свободной Францией» генерала Де Голля отказывались наотрез – они считали его «низким изменником и английским наймитом».

Они также не желали иметь ничего общего с «коварным Альбионом», т. е. с англичанами. Потопление по приказу Черчилля кораблей французского флота в 1940 году оставило слишком глубокий след.

В итоге сошлись на том, что десанты будут действовать под американским флагом, а приказ о «несопротивлении высадке союзников» отдаст отнюдь не Де Голль, а другой человек, «истинный геройФранции» – генерал Жиро, который как раз удачно бежал из немецкого плена и который уже добрался до штаба Эйзенхауэра в Гибралтаре.

Он ни за что не хотел сотрудничать с англичанами и требовал, чтобы с южного побережья Франции его забрала именно американская подводная лодка. Таковой не нашлось. Но из уважения к фобиям генерала Жиро на английскую подводную лодку посадили амeриканского офицера, который и убедил недоверчивого генерала в том, что его везут именно на американском корабле, как он хотел.

Что было делать – этого требовала «честь Франции». Вообще, «честь Франции» и различные истолкования этого понятия – все это принесло немало затруднений.

Например, генерал Жиро оказался трудным партнером. Переговоры с Эйзенхауэром он начал со скромного предложения – командовать всеми союзными войсками будет он, генерал Жиро.

Ничего меньше он не может принять – «этого требует честь Франции».

Говоря простыми словами, он требовал себе должность своего собеседника.

Он даже обосновывал свое совершенно невероятное требование соображениями союзнического этикета – так как Франция и Соединенные Штаты «выступали союзниками в Северной Африке», то командование должно принадлежать тому из союзных генералов, который был старше чином.

А так как Эйзенхауэр имел только 3 генеральских звезды (он был, по англо-американской системе чинопроизводства, генерал-лейтенантом), а генерал Жиро был полным генералом, с 4 звездами, то какие же тут могли быть еще споры?

Человек, не говорящий ни слова по-английски, одетый в то, чем его снабдили его любезные хозяева, не располагающий ни одним солдатом, ни одной винтовкой и ни одним франком, требовал командования над 100-тысячной англо-американской армией, сидя при этом в кабинете ее командующего.

Поистине, требования «чести Франции» не знали никаких границ.

Эйзенхауэр славился своим тактом и терпением. Именно эти качества и позволили ему удерживать его пост командира союзнической армии, где национальные и личные самолюбия сталкивались буквально на каждом шагу.

Он сделал все от него зависящее, чтобы объяснить своему гостю, что «его предложение несколько неудобно» и что предлагаемый ему титул «командующего французскими войсками в Северной Африке» является совершенно достаточным.

Он даже не стал указывать ему на тот совершенно очевидный факт, что и этот-то титул является фикцией – никто из полномочных французских политических деятелей Жиро на должность не назначал.

Генерал просто давал свое имя для прокламации – в этом и выражался весь его вклад в «общее дело союзников».

Выражаясь языком коммерции, он становился фиктивным председателем фиктивной компании.

Видимо, он и сам это понимал – весь спор шел о названии, в остальном он покупал шар, надутый горячим воздухом. Однако название шара должно было быть как можно более громким – этого требовала «честь Франции».

Впрочем, могло быть и более простое объяснение: генерал Жиро, при всей своей несомненной храбрости, был очень глуп.

V

В фильме «Касабланка», ставшем классикой, вероятно, сразу после его выхода в прокат в 1942 г. (действие фильма происходит в Касабланке при французской колониальной администрации), есть сцена, в которой местному комиссару полиции докладывают – к сожалению, при свидетелях, – что в заведении, которое держит некий Pик, американец, его хороший знакомый, и где он сам регулярно бывает – существует что-то вроде казино.

Комиссар восклицает, что он «шокирован, воистину шокирован». Он велит немедленно арестовать «всех обычных подозреваемых».

Сам комиссар, конечно же, в курсе дела и даже получает от Pикa свою долю от операций, но видимость закона и приличия должны быть соблюдены.

Фильм «Касабланка», помимо всего прочего, был еще и прекрасной комедией.

Возможно, жизнь имитировала искусство, а возможно – искусство имитировало жизнь, но описание того, что происходило в Оране и в Алжире утром 8 ноября 1942 года, сильно напоминает сюжет для оперетты. Оперетты, так сказать, с перерывами для стрельбы.