Уинстон Черчилль - Мои ранние годы. 1874-1904

Мы еще стояли, когда я проснулся. А вдруг оттого такая задержка, что они перетряхивают весь поезд?! С другой стороны, нас могли просто забыть на нашем запасном пути и оставить там на дни и недели. Меня подмывало выглянуть наружу, но я сдержался. Наконец в одиннадцать часов нас подцепили к локомотиву, и мы почти сразу тронулись. Если я не ошибался в том, что ночная станция — это Коматипорт, то мы уже ехали по португальской территории. Но мог и ошибаться. Мог сбиться в счете. Вдруг перед границей будет еще одна остановка и угроза досмотра не миновала? Но все сомнения развеялись, едва состав подошел к следующей станции. В щель я разглядел на перроне форменные фуражки португальских чиновников, а на доске надпись «Resana Garcia». Пока мы не отъехали, я сдерживал распиравшую меня радость. Потом под оглушительный перестук колес, высунув из-под брезента голову, я пел, кричал, ревел во всю мочь. Я так опьянел от счастья и благодарности, что произвел feu de joie[46], два-три раза пальнув из револьвера в воздух. Дурных последствий мои выходки не имели.

К вечеру мы прибыли в Лоренсу-Маркеш. Мой поезд загнали в товарный отсек, и толпа кафров ринулась разгружать его. Я счел, что мне наконец пора покинуть мое убежище, где в беспокойстве и стесненности я просуществовал почти три дня. Я уже повыбрасывал объедки и уничтожил все следы моего пребывания. Соскользнув с конца платформы между сцепками и незаметно смешавшись с кафрами и бродяжками — благо это было нетрудно с моим затрапезным видом, — я прошел к выходу из отсека и оказался на улицах Лоренсу-Маркеша.

За воротами меня ждал Бургенер. Мы обменялись взглядами. Он повернулся и направился в город, я последовал за ним, держа дистанцию ярдов в двадцать. Мы миновали несколько улиц, обогнули ряд углов. Вскоре он остановился и взглянул на крышу противоположного дома. Посмотрел туда же и я и — о блаженство! — увидел трепещущие веселые цвета «Юнион Джека». Это было британское консульство.

Секретарь британского консульства явно меня не ожидал.

— Уходите, — сказал он, — консул не примет вас сегодня. Если вам что-то нужно, приходите завтра в девять утра.

Тут я рассвирепел не на шутку и на таких повышенных тонах потребовал сейчас же свести меня лично с консулом, что сам этот джентльмен выглянул в окно, а потом спустился к дверям и спросил мое имя. С этой минуты я не испытывал недостатка в проявлениях гостеприимства и радушия. Мне было предоставлено все, чего я только мог пожелать, — горячая ванна, чистое белье, отличный обед, телеграфная связь.

Я набросился на газеты, которые передо мной выложили. С тех пор как я влез на забор Государственной образцовой школы, произошли события огромной важности. В бурской войне британская армия пережила Черную неделю. Генерал Гатакр в Стормберге, лорд Мэтьен в Магерсфонтейне и сэр Редверс Буллер в Коленсо — все были наголову разбиты; таких потерь Англия не знала со времен Крымской войны. Тем горячее стремился я вернуться в армию, и консул не меньше жаждал выпроводить меня из Лоренсу-Маркеша, кишмя кишевшего бурами и их сторонниками. К счастью, еженедельный пароход в Дурбан отходил в тот же вечер; можно даже сказать, он принимал эстафету у моего поезда. На этом пароходе я и решил отплыть.

С быстротой молнии по городу распространилась весть о моем прибытии, и когда мы обедали, в саду появилась группа незнакомцев, что поначалу встревожило консула. Оказалось, это англичане, которые, вооружившись, поспешили в консульство, чтобы пресечь любую попытку моего захвата. Под эскортом этих патриотов я благополучно прошествовал по улицам к причалу и около десяти часов вечера уже покачивался на соленых волнах вместе с паровым судном «Индуна».

В Дурбане я почувствовал себя народным героем. Меня приняли так, словно я выиграл великое сражение. Порт был украшен флагами. Оркестры и просто встречающие запрудили пристань. Адмирал, генерал, мэр лезли, оттесняя друг друга, на борт, чтобы пожать мне руку. В приливе любви меня только что не разорвали на части. На плечах толпы я был доставлен к ратуше, откуда меня не желали отпустить без речи, и, из приличия поломавшись, я ее произнес. Меня забросали телеграммами со всех концов света, и вечером я триумфатором отправился в армию.

Там меня тоже приняли лучше некуда. Я обосновался в том самом домике обходчика, в сотне ярдов от которого чуть более месяца назад меня взяли в плен, и там с грубым походным размахом, собрав за столом множество друзей, отпраздновал свою удачу и Рождество.

Глава 23

Возвращение в армию

Выяснилось, что в течение нескольких недель, проведенных мною в плену, мое имя на родине не сходило с уст. Моя роль в вызволении локомотива бронепоезда была сильно преувеличена железнодорожниками и ранеными, которые благополучно вернулись домой. Слетевшиеся в Эсткурт корреспонденты переправили историю в Англию, очень ее раздув и расцветив. Поэтому газеты взахлеб славили мой подвиг. Пришедшая на пике всей этой шумихи новость о моем спасении, после девятидневного тревожного ожидания и слухов о поимке, вызвала новую волну панегириков. Юности надобна Авантюра. Прессе надобен Ажиотаж. Я изведал и то, и другое. На время я стал знаменитостью. После ряда военных поражений, часто необходимых для хорошей встряски, Англия пребывала в унынии, и известия о том, что я перехитрил буров, вызвали ни с чем не сообразный восторг. Неизбежно последовала реакция, и к потоку славословий примешалась струя столь же незаслуженных поношений.

Вот, к примеру, газета «Трут» от 23 ноября:

…Состав опрокинулся, и мистер Черчилль якобы воодушевлял бойцов призывом: «Будьте мужчинами!» А что же делали офицеры, командовавшие этим отрядом? И разве мужчины вели себя не по-мужски? Могли ли боевые офицеры допустить, чтобы журналист «воодушевлял» их подчиненных?

«Феникс» (ныне не существует) от 23 ноября:

Весьма возможно, что в сражении у бронепоезда мистер Уинстон Черчилль спас какого-то раненого. Также возможно, что он подхватил ружье и выстрелил в бура. Но встает вопрос: как он оказался в бронепоезде? Он никакого права не имел находиться там. Хоть он некогда и служил в Четвертом гусарском, сейчас он не военный и, я слышал, больше не сотрудничает с «Морнинг пост». Значит, одно из двух: либо тот, под чьим началом был этот злосчастный бронепоезд, преступил долг, пустив мистера Черчилля пассажиром, либо сам мистер Черчилль взял на себя смелость проникнуть туда без разрешения, став обременительным довеском к тяжелому грузу забот, который лежал на командующем операцией…

С поразительным хладнокровием, учитывая, что речь шла о плененном соотечественнике, чья судьба еще не была определена, «Феникс» продолжал: