Рассказчик. Воспоминания барабанщика Nirvana и фронтмена Foo Fighters - Дэйв Грол
На саундчек утром в день концерта мы пришли нарядные и хорошо подготовленные. Я попросил табурет, чтобы сидеть на нем, пока играю. Вайолет попросила пюпитр для своего текста на тот маловероятный случай, если он ей понадобятся. Мы настроили уровни гитары и микрофона и стали нервно ждать, пока наполнится зал. Будучи в этой школе с детского сада, Вайолет знала почти всех, и почти все знали Вайолет, но свой удивительный голос она до этого момента тщательно держала в секрете.
После нескольких прелестных выступлений назвали наши имена, и под аплодисменты мы поднялись на сцену. Мы заняли свои места, и в ужасающей тишине я посмотрел на Вайолет и сказал: «Готова, малышка?» В ужасе она кивнула, и я начал спокойное гитарное вступление, напоминая себе, что это, без сомнения, самое важное выступление в моей и ее жизни. Как обычно, она пела идеально, и я смотрел, как у зрителей постепенно начали отвисать челюсти. Ее невинный кристально чистый голос заполнял зал, и публика была просто ошеломлена. Я мог только улыбаться, зная, что они наконец-то увидели Вайолет, которую я так хорошо знал. Когда прозвучал последний аккорд, нас встретили бурными овациями. Мы поклонились, дали друг другу пять и ушли со сцены, уступая место следующему исполнителю. «Это было охренительно, малышка!» — сказал я, обнимая ее.
Мое сердце наполнилось гордостью. Не только за музыкальные способности Вайолет, но и за ее смелость.
Смелось — главный определяющий фактор в жизни любого артиста. Нужна смелость, чтобы обнажить свои самые сокровенные чувства, раскрыть истинный голос или выйти перед аудиторией и открыться всему миру. Эмоциональная уязвимость, которая часто необходима для создания отличной песни, также может работать и против вас, когда вы делитесь песней со всем миром. Это конфликт, знакомый любому тонко чувствующему творческому человеку. И это чувство, которое я испытывал каждый раз, когда пел свой текст кому-то, кроме себя. Понравится ли это? Достаточно ли я хорош? Нужна смелость, чтобы быть собой, соединяя эти противоположные эмоции, и когда это случается, происходит волшебство.
Все еще думая о вручении премии «Оскар», я ждал, пока Вайолет вернется из школы, чтобы сообщить ей новости. После долгих колебаний я наконец принял решение отказаться, убедив себя, что мне не нужно играть на «Оскаре» и что я, вероятно, все равно все испорчу, но решил поделиться этим абсурдным предложением с дочерью. Когда она ворвалась в дом с рюкзаком, набитым учебниками, я взволнованно сказал: «Угадай, что меня сегодня попросили сделать!» «Что?» — спросила она. «Сыграть “Blackbird” на церемонии вручения премии “Оскар”!» Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала: «Ну? Ты же согласился, да? В смысле… ты же пел ее на школьном концерте!»
Перчатка брошена. В мгновение ока я понял, что должен играть на «Оскаре». Как ее отец, я теперь должен показать ей, что у меня есть та же смелость, какую она продемонстрировала в школе в тот день, как бы страшно мне ни было. КОНЕЧНО, Я ДОЛЖЕН ДОКАЗАТЬ ЕЙ, ЧТО МОГУ ЭТО СДЕЛАТЬ, НО В ГЛУБИНЕ ДУШИ ТАКЖЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ДОКАЗАТЬ ЭТО СЕБЕ.
Я позвонил Джону Сильве, принял предложение и начал подготовку к самому большому выступлению в моей жизни.
Было решено, что я буду играть эту песню с оркестром, а на экране надо мной будут меняться фотографии. Но был один нюанс: песня полностью переработана, чтобы соответствовать последовательности фотографий, а оркестр будет играть из студии на улице, оставляя меня одного на сцене, без дирижера, к которому можно было бы обратиться в случае, если мне понадобится помощь с этим меняющимся темпом. Поэтому я должен был играть под «щелчки» в ушном мониторе, которые служили своего рода метрономом. Ничего сложного, да? Забавный факт: я никогда в жизни не играл с ушными мониторами (это такой маленький приборчик, похожий на наушник, который помогает слышать себя и который со временем стал стандартом для большинства музыкантов). Я по-прежнему предпочитаю олдскульные напольные мониторы, которые выглядят как старые грязные колонки и от которых после каждого удара бас-бочки у тебя волосы улетают назад. Это добавляло проблем. Как я вообще собирался играть без дирижера или метронома в ушах?
В конце концов я сдался и неохотно согласился впервые в жизни использовать ушные мониторы на глазах у 34 миллионов человек. «Во что я ввязался?» — думал я. Я решил, что в случае серьезного форс-мажора просто найду Дженнифер Лоуренс в первом ряду и, как смогу, спою ей серенаду. Ну или, на крайний случай, Сильвестру Сталлоне.
Из всех церемоний награждения премия «Оскар» определенно нехило выделяется. Чтобы просто подключить инструмент, нужно практически получить разрешение на въезд в Пентагон, а подбор гардероба — что-то прямиком из фильмов о Золушке. Не моя тема. Я привык забредать на мероприятие после нескольких коктейлей, в пиджаке, который будет вполне уместен как на похоронах, так и в суде. Но сейчас ситуация другая. Мне назначили встречу в бутике в Беверли-Хиллз, чтобы подобрать идеальный костюм. Чувствовал я себя там, как рыба, которую вытащили из воды, если не сказать больше.
Торча перед стойками с одеждой, я понятия не имел, с чего начать. Любой, кто знает меня, в курсе, что я самый «немодный» человек на земле и в целом все еще одеваюсь так же, как в девятом классе (кеды, джинсы, футболка с логотипом группы), так что мне назначили стилиста, чтобы помочь найти идеальный костюм. Вскоре меня познакомили со стильной молодой блондинкой с огромными голубыми глазами по имени Келси. «Вообще-то мы уже встречались раньше», — сказала она. Я посмотрел на ее лицо и, хотя оно показалось мне знакомым, не смог ее вспомнить. «Я была маленькой девочкой в клипе Nirvana “Heart-Shaped Box”…» Тишина. А затем я внезапно увидел все в ее больших голубых глазах. Это она.
Просто О-ХРЕ-НЕТЬ. ВСЕЛЕННАЯ НЕ ПЕРЕСТАЕТ ПРЕПОДНОСИТЬ СЮРПРИЗЫ.
Этот клип, снятый двадцать три года назад легендарным фотографом Антоном Корбейном, представлял собой сюрреалистический коллаж из рождения, смерти, анатомии и хаоса в фантазийном мире, с пожилым мужчиной, висящим на кресте в позе Иисуса Христа. Посреди всего этого стояла маленькая девочка в белом плаще с капюшоном, ее огромные глаза были полны печали, возможно, олицетворяя невинность, которую Nirvana потеряла во
