Жили-были… - Сергей Иванович Чекалин
Пчёлы у нас были ещё в Красном Кусте, ульев шесть-десять. Были мы обеспечены своим степным луговым мёдом, да и на продажу сравнительно много оставалось. Отец возил мёд на базар в Токарёвку и даже в Волгоград (тогда — Сталинград; в ноябре 1961 года Сталинград переименовали в Волгоград). Засахаренный (сгустившийся) степной мёд был какого-то прямо-таки жёлтого, янтарного цвета. Солнечный. Ульи стояли в палисаднике у дома, а на зиму отправлялись в омшаник. Самые заботы с пчёлами начинались с весны и продолжались практически до снега. Пасека в нашем доме появилась ещё при жизни дедушки Василия. Но пчёлами занимался исключительно отец. Остальные были от этого отстранены по причине неумения. Пчеловодство — дело тонкое, как и Восток, по словам красноармейца Сухова из «Белого солнца в пустыне». Поэтому нам, остальным, кроме мёда доставались в придачу впечатлительные укусы пчёл. У меня, например, к мёду отношение было и осталось вполне дружеское, а вот на укусы его сборщиков я реагировал странно-аллергически: укусит пчела в спину или ногу (например, наступишь босой ногой на пчелу), а распухает вместе с той же спиной и ногой глаз либо оба глаза.
Словом, как одновременно «ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой». Особо берегись их укусов во время роения (разделения пчелиной семьи, когда часть её улетает на новое место жительства), и во время отбора мёда у пчёл. Понятно, что весь мёд у пчёл не отбирался, им на зимний период оставляли примерно килограммов двадцать-двадцать пять, в зависимости от мощности семьи. Остальное для их семьи было излишком. Но пчёлы такого простого факта не понимали и сопротивлялись незаконной конфискации их продуктов. Роение пчёл — дело для пасечника хлопотное. Захотевших отделиться надо было вернуть в улей и успокоить, то есть оставить им всего одну матку — единственное существо женского пола в их семье. Рой перед отлётом в другие края садится клубком чаще всего на дерево. Вот его и надо было успеть загнать в роевню, а потом уж, на следующий день-другой, снова отправить в тот же улей, оставив там всего одну матку, либо с их же маткой поместить в свободный улей. Собранных в роевню пчёл ставили в прохладу на погребец, для их успокоения.
Как-то раз, при дедушке, отроился улей, и рой уселся высоко на молодом клёне, который рос в нашем палисаднике. Отец был на работе, где-то в поле. Миша за ним побежал. Но ведь пока за ним сбегаешь, да пока он сам до дома дойдёт, пчёлы могут улететь. Дедушка надел на голову специальную пчелеводческую сетку, приставил лестницу к клёну, поднял наверх ведро с водой и веник, успокоил пчёл немного искусственным дождиком (в дождь рой не улетает), потом взял роевню и дымарь и стал приспосабливать роевню к клубку пчёл, чтобы они от искусственного дождика стали прятаться в сухом месте. Что-то он там сделал не очень аккуратно, лестница, что ли, соскользнула, и рой частично от клубка оторвался. Расшумелись, набросились на дедушку. Ноги он унёс, но покусали его здорово, штук двадцать смогли с ним расквитаться за беспокойство. От такого количества укусов дедушке стало плохо, лежал он на погребце, в прохладе, знобило его, аж колотило, как только целы зубы остались. Но постепенно отошло…
В Серебряно-Прудском районе отец своих пчёл не завёл: своего дома не было, в деревне Яковлевское жили в многоквартирном доме-бараке, а потом в селе Узуново вообще получили сельскую квартиру городского типа. Зато пчёл завёл Миша, брат, когда из Серебряных Прудов переехал на постоянное жительство в Подхожее, что в сорока километрах (по дорогам) от Узуново. Отец много помогал ему в пасечном деле. Сейчас в Мишином хозяйстве, в Подхожем, больше двадцати пчелиных семей.
В совхозе отец наладил работу пасеки, совсем до него развалившейся. Пасеку совхоз держал не для товарного мёда и воска, это были побочные продукты, без плана, а пасека держалась для опыления посевов. При отце пасека вышла в передовые в районе и даже по области. Появился и товарный мёд и воск, число ульев увеличилось до ста двадцати, так что и помощник понадобился. А после ухода отца на пенсию пасеки снова практически не стало. Не нашлось такого же энтузиаста.
На пенсии отец с матерью занимались своим хозяйством: огородом в пятнадцать соток, крохотным приусадебным участком около дома, да ещё двумя сотками земли примерно в полукилометре от дома, огородом в 15 соток, который принадлежал в деревне Яковлевское Карташовой Любови Сергеевне, дочке бывшего владельца этих земель, Сергея Карташова. Она разрешила пользоваться её огородом, поскольку для неё он был просто не по силам, а то, что ей было необходимо огородного, она от нас и получала. И ещё одним огородом в шесть соток занимались родители при домике, который мы с Мариной купили в селе Узуново в 1987 г. для летнего времени. Домик старый, тамбовской конструкции. Точно такой же был у моей бабушки Маши, Марии Васильевны, в Красном Кусте, который она купила у своего соседа, Панюшкина Егора Федотовича. Точно такой же был и у наших хозяев в Полетаево, у которых мы с Мишей стояли на квартире, когда учились в школе. Только наш, узуновский, был без русской печки, но с плитой. Но раньше в нём тоже была русская печка.
До 1996 г., до продажи этого домика, отец с матерью обрабатывали и этот наш огород. Нам, понятно, было не до огорода. Жили в Москве, до Узуново 175 километров, на электричке на одной ноге почти четыре часа ехать. Да ещё тогда и с пересадкой в Ожерелье. Приезжали только в отпуск. А потом и другой участок появился, в 1990 г., ближе к Москве, строиться на нём начали в августе (с 8 августа) 1993 г. Узуновский продали и вздохнули свободно, потому что обработка нашего участка была не нужна никому, и так всего хватало от другой земли. Но родители, несмотря на наши уговоры, продолжали своё крестьянское дело, с запасом на несколько лет, как те пчёлки. А родителям было уже крепко под семьдесят и чуть за эти семьдесят. «Лучше пусть останется, чем не хватит», — так говорил отец, помятуя, вероятно, те детские, да и не только детские, годы, когда было это «не хватит». Он даже говорил не «чем не хватит», а «в чём не хватит»…
Подходит к концу мой рассказ. Немного напишу об отвлечённом. Отец очень любил такую игру. У курицы есть такая косточка, в виде «вилки», как буква V.
