Лев Лурье - Без Москвы

Владимир Иванович парадоксально сочетал в себе подвижническое служение науке, доходящее до аскезы, и поразительное жизнелюбие. Он любил жизнь в самых различных ее проявлениях – любил застолье, общение с простыми людьми, любил русский романс, обожал футбол.

В кабинете В. И. Малышева в Древлехранилище Пушкинского Дома – в основном ученые книги, но есть и маленькая фигурка футболиста. Потому что В. И. Малышев был страстный болельщик. Я – сын коллеги Владимира Ивановича, Якова Соломоновича Лурье. Мой отец не любил ходить на футбол, и в детстве я ходил на стадион с Малышевым. Я помню массу историй, которые он рассказывал мне между таймами. Например, такую. В 1957 году на стадионе был бунт болельщиков. И диктор объявил: «Коммунисты и комсомольцы, помогите милиции!» А Владимир Иванович был коммунист. Но он подумал: «Нет, милиции я помогать не буду». А рядом проходил милиционер, такой растерянный, совсем молодой, и Владимир Иванович его спас – покрыл плащом, и хулиганы не догадались, что перед ними – сотрудник милиции.

Однажды Владимир Иванович убедил пойти с ним на стадион Дмитрия Сергеевича Лихачева. Академику зрелище категорически не понравилось. Оба вернулись расстроенные. Малышев искренне переживал, что коллега не смог оценить любимой им игры. В последние годы жизни и сам Владимир Иванович был вынужден отказаться от посещения стадиона, но болельщиком быть не переставал.

Малышев растратил здоровье в бесконечных экспедициях за рукописями. В одной из поездок, когда в лодке он добирался до очередной затерянной северной деревни, с ним случился инфаркт. Без медицинской помощи ученый месяц пролежал в забытом богом селе и с трудом вернулся в Ленинград. Малышев понимал, что жизнь подходит к концу, а было ему всего под шестьдесят. Обнадеживало, что воспитались ученики, кому можно оставить Древлехранилище. Учитель он был прекрасный.

Владимир Бударагин, заведующий Древлехранилищем Пушкинского Дома: «Владимир Иванович мне поручает какую-то статью о Древлехранилище написать, немедленно. Сажусь, честно начинаю чего-то там накапывать, писать на рабочем месте. Потом у меня обеденный перерыв. Ухожу, возвращаюсь, на столе записочка: “А статьи писать надо дома”. Вот наука на всю жизнь».

Вынужденный отказаться от экспедиций, Малышев, тем не менее, продолжал археографические поиски, составлявшие смысл его жизни. Теперь личное общение сменилось перепиской с хранителями древних рукописей. Подобную переписку он вел и все предыдущие годы. Писал он мастерски и ценил эпистолярный жанр чрезвычайно высоко, считая умение писать письма необходимым качеством ученого.

Глеб Маркелов, старший научный сотрудник Древлехранилища Пушкинского Дома: «Весьма интересную, существенную часть в его работе составляет переписка с крестьянами-старообрядцами. И, прежде всего с теми, кого он действительно по-настоящему любил, о ком заботился и о ком писал замечательные статьи, очерки. Это были, скажем, усть-цилемские крестьяне. В Усть-Цильме его очень любили».

Владимир Иванович Малышев ушел из жизни в 1976 году, оставив в Пушкинском Доме крупнейшее собрание древнерусских рукописей. Он стал легендой при жизни. Ни один археограф в мире не сделал такого количества открытий, как Малышев. При этом до конца жизни Владимир Малышев оставался таким, каким пришел на ленинградский филфак в далеком 1933 году – простоватым на вид мужичком из крохотного городка Наровчат, для которого почему-то Вещий Олег и протопоп Аввакум были не исторические персонажи, а живые собеседники.

Владимир Иванович Малышев не был похож на академического ученого. Он не был ни членом-корреспондентом, ни академиком. Не писал толстых книг. И собственно диссертации защитил просто потому, что от него этого требовали ученики и коллеги. Зато он собрал Древлехранилище. Двенадцать тысяч древнерусских рукописей – целая Атлантида.

Сергей Фомичев, доктор филологических наук: «Владимир Иванович человек был абсолютно неформальный. Просто жил. О нем и книги написаны, и много воспоминаний, и так далее. Великости своей он никогда не подчеркивал».

Лидия Лотман, доктор филологических наук: «Я считаю, что Володя был человек призвания, именно как в религии. Его как будто кто-то призвал. Он не просто занимался как ученый, он хотел узнать, где правда».

Историк Старцев

У российских историков изучение Октябрьской революции всегда считалось делом гиблым и неблагодарным. В советские времена приходилось все время лгать. Из истории безжалостно вычеркивались имена героев Октября. После 1991 года вехи поменялись. Победила «белая» идея. Октябрьская революция больше не считается революцией. И только один российский историк с советского времени и вплоть до своей смерти никогда не лгал – это профессор Виталий Иванович Старцев.

Старцев родился в Ленинграде в 1931 году. В юности мечтал стать дипломатом. Но в Ленинграде не было Института международных отношений, и Старцев решил поступать на юридический факультет, специализироваться в области международного права.

Юридический факультет ЛГУ находился тогда в главном здании университета. Факультет был странный, потому что сталинская эпоха не нуждалась в квалифицированных юристах. Несмотря на то что в 1949 году университет подвергся чистке, а ректора просто расстреляли, преподаватели юрфака были довольно сведущие люди. Образование многие из них получили еще до революции. Старцев выбрал себе экзотическую тему для диплома. Он занимался международно-правовыми аспектами китобойного промысла. Студент он был отличный, его ожидала аспирантура. Но, в конце концов, часть его диплома присвоил научный руководитель. Старцев, вместо того чтобы смолчать, устроил страшный скандал. Поэтому путь в аспирантуру ему был закрыт.

Старцеву даже не удалось устроиться по специальности. В течение года он читал лекции на курсах политруков. Наконец, помог случай – его взяли младшим научным сотрудником в ленинградский архив Октябрьской революции. В точной архивной работе юридический диплом – это только плюс, гуманитарный костяк, на который ложатся другие знания.

Татьяна Старцева, вдова Виталия Старцева: «В архиве, он прошел путь от младшего сотрудника до заместителя директора. Он очень интересовался источниками. Это была в чистом виде история – документы».

Борис Кипнис, историк: «Архив – это и есть источник. И только тот, кто хорошо разбирается в архивных материалах, то есть в источниках, может создать концептуальное историческое произведение».