Герберт Вернер - Стальные гробы
Я назвался себя.
Отец выглядел бледным и как-то быстро поседевшим. Мать и Труди заплакали при моем появлении. Чтобы порадоваться воссоединению семьи, отец предложил спуститься вниз позавтракать.
– За завтраком проще беседовать, – добавил он.
Однако и за столом разговор не клеился. Труди, все еще не пришедшая в себя, молчала. Мать, больше ее испытавшая в жизни, вскоре успокоилась. Отец сообщил, что они пересидели воздушный налет в бомбоубежище. Им пришлось провести там несколько часов. Он сокрушался, что оставил дома вещи, которые хотел сохранить. Я принял решение нанять грузовик и отправиться во Франкфурт, чтобы забрать оставшиеся пожитки.
Мы отправились поездом в Дармштадт, нашли шофера с грузовиком и поехали проселочной дорогой во Франкфурт. Въехали в город с юга и последовали дальше мимо многочисленных разрушенных дымившихся зданий. Пожарные все еще откапывали погибших под развалинами. Мы видели ряды покойников, аккуратно уложенных на тротуарах и прикрытых одеялами.
Грузовик проехал мост через Майну, прогромыхал среди обломков и почерневших фасадов разрушенных зданий. Мы пересекли привокзальную площадь, объезжая воронки от бомб, и въехали на разоренную Савиништрассе. Горы развалин и остатки полуразрушенных стен – вот все, что осталось от стройных и красивых рядов зданий. Грузовик остановился перед грудой битого кирпича и стекла, на месте которой когда-то был наш дом. Первый этаж примыкавшего к дому здания еще оставался целым, но был засыпан обломками верхних этажей. Бетонное основание дома держалось прочно, поэтому спасатели смогли пробить проход в наше здание и вывести моих родных и их соседей в безопасное место. Только это счастливое обстоятельство не сделало меня сиротой.
Я последовал за отцом в погреб соседнего здания. Свет его фонарика обнаружил в стене отверстие, достаточно широкое, чтобы пролезть в него. Меня не покидала тревога, что на нас вот-вот обрушится потолок.
Из погреба меня позвал глухой голос отца:
– Иди сюда, посмотри, где мы сидели.
Я пролез вперед и увидел при свете карманных фонариков застланные картоном скамейки. Их покрывал толстый слой пыли.
– Представляю, как вы себя чувствовали, сидя здесь. Поверь, я хорошо знаю, что значит находиться в подобной гробнице.
– Да, сынок, это был не пикник. Совсем как во Фландрии в 1916 году, когда меня засыпало в подземном бункере.
Мы вынесли свои пожитки наружу, и шофер торопливо погрузил их в кузов грузовика. Мать плакала. Она имела неосторожность взобраться на кучу мусора в поисках вещей и увидела лишь жалкие обломки своего прежнего мира. Отец отвел ее в сторону от руин и сказал с нотками оптимизма:
– Не горюй, мы купим новую мебель. «Томми» и янки еще поплатятся за это.
Длинная вереница армейских грузовиков и санитарных машин задержала наш отъезд из Франкфурта, теперь уже не родного, а мертвого города. Воспоминания о прежней комфортной и счастливой жизни кончились, как только мы повернули на южный автобан.
Менее чем через час грузовик свернул с автобана и направился в небольшой городок Пфлунгштадт, где отец построил свой новый завод. Мы протряслись по булыжной мостовой на молочную ферму, которую отец арендовал, чтобы наладить на ней производство продуктов по своему патенту, и сложили коробки и чемоданы в его новом офисе. Затем отец с гордостью показал нам свои новые постройки, стены которых покрывала керамическая плитка.
Медлить с моим отъездом в Брест больше было нельзя. Всей семьей мы поспешили на грузовике на вокзал в Карлсруэ. Прибыли туда в сумерках, как раз ко времени отправления моего поезда. Я впопыхах обнял своих родителей и сестру, будучи уверенным, что для них испытания закончились и они проживут до конца войны в безопасности. Когда поезд отошел от станции, я еще раз увидел на платформе родных. Они махали мне руками на прощанье. Я смотрел на них до тех пор, пока моих близких не поглотила тьма.
Часть III
Катастрофа и поражение
Глава 19
4 апреля 1944 года поезд доставил меня в старинный, очаровательный, отчасти разрушенный город Брест. Я ехал на старом автобусе. Он пересек разводной мост через канал, взобрался, покашливая выхлопной трубой, на возвышенность и последовал на запад до знакомой проходной на базу Первой флотилии подводных лодок. Я заметил несколько воздушных баллонов, раскачивавшихся над бухтой под дуновением легкого утреннего ветерка. Это было новое средство защиты бетонных убежищ подлодок от самолетов, выходящих на цель на бреющем полете.
Покинув автобус, я обнаружил, что все административные учреждения базы закрыты. Однако дневальный провел меня в помещение, выходящее на залив, где обычно принимали солнечные ванны. Когда я вошел в его стеклянную дверь, меня ослепил яркий солнечный свет. За белыми садовыми столиками сидела дюжина мужчин в морской форме. Не зная в лицо старшего офицера, я пробежал взглядом по рукавам присутствовавших, стараясь определить по нашивкам их звание. Один из группы офицеров спросил:
– Не вы ли новый капитан «У-415»?
– Да, я.
– Рад приветствовать вас, – сказал полный офицер с тремя золотыми полосками на рукаве и Рыцарским крестом под воротничком. – Я капитан сторожевого корабля Винтер. Познакомьтесь с моим штабом.
Он представил меня остальным офицерам и приказал дневальному принести еще один прибор. Сам Винтер не нуждался в представлении. Он был известен всем подводникам. В начале войны он добился выдающихся достижений, потопив британские корабли общим тоннажем более 150 тысяч регистровых брутто-тонн. Это был один из наших последних выживших асов.
Пока я завтракал, Винтер и другие офицеры рассказали последние новости. В сухой док поступили комплексы «шнеркелъ» для испытаний на трех подлодках. Но больше я ничего хорошего не услышал. Британские самолеты постоянно совершали вылеты и сбрасывали магнитные мины на фарватерах, выводивших из Брестской бухты в открытое море. Неблагоприятная для нас тенденция подводной войны сохранялась, хотя мы продолжали ждать давно обещанного нового оружия и более совершенных подлодок. Несколько наших устаревших подлодок все еще блуждали вокруг Британских островов, становясь объектами охоты с воздуха или надводных кораблей противника. Теперь самолеты с авианосцев США и эскорты патрулировали даже в середине Атлантики. А ведь эта «черная дыра» долгое время была свободна от контроля союзников. И вот результат: четырем из пяти наших подлодок не удавалось возвращаться после своих походов на базу – уровень потерь, значительно превысивший потопленные суда противника.
Когда разговор коснулся войны в целом, я обратил внимание на то, что офицеры не беспокоились о положении наших войск на линии близ Монте-Кассино или даже об исходе русской кампании, которая проходила не так, как предсказывало командование вермахта. Они говорили главным образом об угрозе высадки союзников на континенте. Никто не знал, когда или где она произойдет, но и никто, кажется, не сомневался, что это обязательно случится. Офицеры говорили также о наших недавних усилиях по дальнейшему укреплению мощной береговой обороны, призванной отразить десанты союзников на самой кромке моря. Наши руководители неоднократно повторяли, что Атлантический вал непреодолим, и никто не подвергал сомнению их заявления. Поражение казалось невозможным, сама мысль о нем воспринималась как измена.
