Нестор Котляревский - Михаил Юрьевич Лермонтов. Личность поэта и его произведения

Если сам Некрасов был так беспощаден к своему первенцу, то для историка литературы эти первые песни «гневного и скорбного» поэта – очень важный показатель лирического настроения 40-х годов.

Большое значение имеют эти мягкие религиозные, романтизмом пропитанные стихи для характеристики основного склада души самого поэта: они говорят о душевном переломе, который пережил Некрасов, прежде чем стал таким, каким мы его знаем. И еще яснее говорят «Мечты и звуки» о том примиренном и незлобивом настроении, каким было охвачено сердце современных Лермонтову лириков, даже тех, которые, как Некрасов, таили в своей душе много скорби и гнева.

Действительно, в «Мечтах и звуках», даже при очень тщательном анализе, трудно уловить какой-либо намек на гражданскую скорбь или на решительный протест человека против жизни. Молодой поэт не ставит никаких трудных вопросов, не останавливается ни перед какими сомнениями. Он только предостерегает самого себя и других от всяких искушений скептического ума и слишком требовательного сердца. Если можно говорить о его миросозерцании, то оно патетическое в своей основе. Поэт стремится удержать себя на возможной высоте лирического настроения, в беседе с природой, в беседе с самим собой и преимущественно в общении с Божеством.

В ранней лирике Некрасова очень много религиозных мотивов. Если верить поэту, то все сомнения ума и сердца разрешаются для него в христианском богопочитании. Язычество, которое всегда так прельщало наших лириков старого времени, – Некрасова не волнует и не пленяет. Развалины Колизея говорят ему не о закатывающемся языческом солнце, а о восходящем христианском; ангел смерти учит его молиться; поэт верит, что души, которые разъединены на земле, могут соединиться на небе; он мудрецу читает мораль о смиренье; самое тяжкое для него – «отступление от Творца»; всегда душа его парит к небу и со страхом озирается на злого духа, который неизменно подстерегает его; туда, в страну лазурную, готов он умчаться, и он знает, что врата ее для него отверсты, пока он не омрачил в душе своей света Веры. Согласно с такими молениями и чаяниями души – настроение стихов молодого Некрасова очень мягкое и уверенное. Лишь изредка, в кладбищенских мотивах и в попытках подделаться под романтический стиль, заметно тревожное колебание. Хотя поэт и уверяет, что ему «суждено играть на сцене бытия лишь трагические роли», – но это предвкушение действительно ожидавшей его роли пока не страшит его. Он все порывается «к звездам», «к эфиру»; для дольнего мира у него пока нет любви, хотя и есть сожаление; он боится страстей, которые мешают жить людям; поэту он ставит первым требованием смотреть на мир «с восторгом»; он враг всякого «матерьялизма» и от лица «души» человека выговаривает «телу» за его плоскую философию («Разговор»).

Благоговеть пред мистицизмомИ был, и есть удел людей…

– говорит молодой мечтатель и сентименталист, и ничего он так не боится, как «сомненья». В одном стихотворении, в котором речь идет о пагубных последствиях «сомнений», развертывается очень откровенно оптимистическое миропонимание Некрасова. Поэт говорит:

Ты начал жить. Роскошен жизни пир,На этот пир ты позван для блаженства.Велик, хорош, изящен Божий мир,Обилен всем и полон совершенства.Лазурь небес, безбрежный океан,Дремучий бор, так пышно разодетый,Седой зимы сердитый ураган,И тишина торжественная лета,И говор вод, и пенье соловья,И над землей витающая птица,И по волнам скользящая ладья,И в небесах горящая денница,И темнота безмесячных ночей,Приют тоски, мечтаний и любови —Картины чудные для сердца и очей.Ты всем пленен, и пламя юной кровиВ тебе зажгло высокие мечты,Ты вспыхнул весь огнем полунебеснымИ, вдохновлен картиной красоты,Постиг Творца в творении чудесном…Иди, иди, надежду полюбя,Ты с ней свершишь без горя путь тяжелый,Но берегись! Приюта не давайВ душе своей тяжелому сомненью,Беги его и сердца не вверяйЕго всегда недоброму внушенью…С ним страшно жить, беседовать грешно,И если раз его к груди пригреешь —С тобой навек останется оно,Ты в нем навек врага себе имеешь.Порыв души в избытке бурных сил,Святой восторг при взгляде на творенье,Размах мечты в полете вольных крылИ юных дум кипучее творенье,И юных чувств неомраченный пыл —Все осквернит нечистое сомненье.И окует грудь холодом могил…

Что поэт все-таки не мог устоять перед соблазном «сомневающейся» мысли – это, конечно, не требует оправданья; оптимизм, да еще выраженный в стихах, ни к чему не обязывал, и зреющему Некрасову очень скоро всякие «эфиры» должны были перестать нравиться. И в «Мечтах и звуках» есть уже намеки на такие диссонансы. Так, например, в стихотворении «Мысль» говорится о мире как об обветшалом дряхлом старце, который кутается в ночное покрывало, едва согретый холодеющими лучами уже давно погаснувшего дня… и для этого мира нет обновления и нет возврата к юности. В стихотворении «Землетрясение» дана картина всевозможных человеческих пороков, которые способны Бога любящего превратить в Бога гнева и мести. Правда, в конце концов милосердный Бог милует грешников, но ничто не говорит о том, что люди после этой милости стали лучше. Наконец, в стихотворении «Жизнь» Некрасов берет ноту очень сходную с той, которая звучит в «Думе» Лермонтова.

Чем отмечаем, жизнь, мы все твои мгновенья,Широкие листы великой книги дел?Они черны, как демон преступленья,Стыдишься ты сама бездушных наших тел.Из тихой вечери молитв и вдохновенийРазгульной оргией мы сделали тебя,И гибелью парит над нами злобы гений,Еще в зародыше все доброе губя…Поклонники греха, мы не рабы Христовы;Нам тяжек крест скорбей, даруемый судьбой,Мы не умеем жить, мы сами на оковыМеняем все дары свободы золотой…Раскрыла ты для нас все таинства искусства,Мы можем создавать, творцами можем быть;Довольно налила ты в груди наши чувства,Чтоб делать доброе, трудиться и любить.Но чуждо нас добро, искусства нам не новы,Не сделав ничего, спешим мы отдохнуть;Мы любим лишь себя, нам дружество – оковы,И только для страстей открыта наша грудь.И что же? что они безумным нам приносят?Презрительно смеясь над слабостью земной,Священного огня нам искру в сердце бросят,И сами же зальют его нечистотой,За наслажденьями по их дороге страдной,Слепые, мы идем и ловим только тень.Терзают нашу грудь, как коршун кровожадный,Губительный порок, бездейственная лень…И после буйного, минутного безумья,И чистый жар души и совесть погубя,Мы, с тайным холодом неверья и раздумья,Проклятью предаем неистово тебя…

Мрачный смысл этого стихотворения, конечно, такая же натяжка, как и ультрарозовый колорит других юношеских стихотворений Некрасова. Установившегося взгляда на жизнь нельзя искать в этих опытах, но несомненно одно – что лермонтовский мотив в этих стихах – гость случайный. Если уж искать художника, под благословение которого Некрасов подвел свою юную музу, то это был, несомненно, Жуковский – к которому, как известно, Некрасов на самом деле обратился с вопросом, следует ли ему отдать в печать «Мечты и звуки» и нужно ли признать себя открыто их автором.