Николай Любимов - Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 2

Это выступление оказалось для Григория Владимировича роковым. В статье об учителях-«вредителях» Макаров и Перкон выпустили по нему в газете пулеметную очередь: «Сын попа, выученик фашистского бандита Уборевича…»

В литературе, в науке и в искусстве тоже шли суды, 5 июня «Правда» разразилась статьей И. Новича под заглавием «Осколки враждебных группировок» против «Наших достижений» – журнала, основанного Горьким. После этой статьи журнал прихлопнули. В статье Иван Катаев назван врагом народа. Среди обвинений, предъявленных журналу, есть и такие: в нем печатался «один из столпов “Перевала” Пришвин»… Осечка… Пришвина не тронули. Кое на ком из писателей было начертано сталинское «табу».

Замахнулись на Тарле.

В «Правде» от 10 июня появилась статья А. Константинова «История и современность (по поводу книги Е. Тарле “Наполеон”)».

Вот ее начало:

Враги народа, боящиеся дневного света, прячущие свое подлинное лицо, охотно избирают историческую литературу в качестве орудия своей двурушнической вредительской деятельности… Книга Тарле о Наполеоне – яркий образец такой враждебной вылазки…

Вся статья выдержана в этаком тоне:

…видны ослиные уши изолгавшегося контрреволюционного публициста.

Тарле был давно известен как фальсификатор истории… Практика у этого господина не отставала от теории: стоит лишь вспомнить, что в карикатурном «кабинете» Промпартии вредителя Рамзина… за ним был закреплен пост министра иностранных дел. Книга о Наполеоне вышла под редакцией Радека. Враг народа Бухарин усиленно пропагандировал Тарле.

В тот же день «Известия» напечатали все о том же «Наполеоне» «подвал» Дм. Кутузова «Против фальсификации истории».

А на другой день – отбой и в «Правде», и в «Известиях». «Правда» поместила заметку:

От редакции

Во вчерашнем номере «Правды» была напечатана рецензия А. Константинова «История и современность» на книгу Е. Тарле «Наполеон». Рецензент предъявил автору книги «Наполеон» строгие требования, какие предъявляются к автору-марксисту. Между тем, как известно, Е. Тарле никогда не был марксистом» хотя и обильно цитирует в своей работе классиков марксизма. За сшибки в трактовке Наполеона и его эпохи ответственность несут в данном случае не столько автор Тарле, сколько небезызвестный двурушник Радек, редактировавший книгу» и издательство» которое обязано было помочь автору. Во всяком случае, из немарксистских работ, посвященных Наполеону, книга Тарле – самая лучшая и ближе к истине.

В «Известиях» отбой прозвучал так:

Профессор Е. Тарле, как известно, не марксист, книга его «Наполеон» содержит ряд существенных ошибок. Это, однако» не давало никаких оснований автору статьи назвать проф. Тарле фальсификатором истории и связывать его имя с именем редактора его книги – врага народа, троцкистского бандита Радека.

Это тем менее допустимо, что книга проф. Тарле о Наполеоне по сравнению с работами других буржуазных историков является безусловно одной из лучших.

Обе газеты – разумеется, по «прямому указанию товарища Сталина», – сами себя высекли.

Этого мало: 3 июля «Известия» напечатали «подвал» Тарле «Вторжение Наполеона». Там есть такие строки: «…надо очень мало знать русскую историю и совсем не знать испанской, чтобы допустить те грубейшие ошибки, какие допустил т. Кутузов в своей статье в “Известиях” о моей книге “Наполеон”».

«Правда» от 30 августа поместила письмо в редакцию архитекторов Л. Савельева и О. Стапрака «Жизнь и деятельность архитектора Щусева». И это письмо написано в стиле эпохи: авторы бросают фразочку, что Щусев приближал к себе «темных личностей», «ныне арестованных органами НКВД».

«Колхозный труд» объявил во всеобщее сведение, что, как выяснилось на следствии, враг народа, меньшевик Лебедев являлся одним из вдохновителей и вожаков Корекозевского восстания. Родные и друзья Петра Михайловича знали, что во время корекозевских событий его духу не было ни в Перемышле, ни в Перемышльском уезде. Но мы с моей матерью знали и другое – для НКВД факты и даты – что дышло: куда повернешь, туда и вышло. Петра Михайловича подводили к камере смертников.

Путь его из Перемышля в Лихвинскую тюрьму лежал через деревни и села. И народ всякий раз устраивал своему «врагу» встречу и проводы. Мужчины с сумеречными лицами снимали шапки и низко кланялись, бабы выли как по покойнику:

– Родимый ты наш! И на кого ты нас покидаешь!

Да и как не завыть! Ведь это он вывел в люди Гришку, Ваську, Степку, Леньку, Мишку, Микиту, Максима, Сергуньку, Хведьку: один – анжинер, другой – дохтур, третий – агроном, четвертый – учитель…

Исключили из партии, сняли с работы за то, что проглядел врага народа, а потом посадили директора школы Фролочкина. Исключили из партии, сняли с работы, а потом посадили заведующего РОНО Алексея Георгиевича Спасова, с которым сводили счеты Макаров и Перкон за то, что он в каком-то другом районе вывел этих голубчиков за ушко да на солнышко. (После ареста Спасова Перкон занял его место. В лагере Спасов скоро скончался.)

В Перемышль из Калуги приехал на два дня Юрий Николаевич Богданов с женой. У нас было тесно, и я снял для них комнату в другом доме. После их отъезда я пошел к их хозяйке за вещами» которыми мы их снабдили, и через весь город пронес подушку. К вечеру по городу распространился слух, что посадили Елену Михайловну и сын понес ей подушку в НКВД.

Траубенберга, Большакова и Будилина таскали на допросы по делу Лебедева. Георгий Авксентьевич прямо с допроса пришел к нам. Он был белее мела, зубы у него стучали как при ознобе, руки тряслись.

– Там каждое наше слово известно, там каждое наше слово известно! – выпив воды, повторял он. – Известна и моя фраза: «Новая конституция – это свобода слова для детских садов и для сумасшедших домов»… Я сказал, что и сам этого не говорил, и ни от кого не слышал. Калдаев на меня заорал: «Лжете! Нам точно известно, что эти слова были сказаны то ли вами, то ли в вашем присутствии… Ну так кто же это сказал?..» Вы не можете себе представить, как там страшно… Калдаев мне пригрозил: «Вы не говорили, так кто-то же говорил, а вы не донесли. А за недонесение знаете, сколько лет полагается?… Запирательство вам не поможет. Слова эти говорил Лебедев, так? Ну вот и подпишите, иначе мы вас арестуем…» И я подписал, что, насколько помню, слышал эти слова от Петра Михайловича… Там известны все наши разговоры с глазу на глаз… Какой ужас, Боже мой, какой ужас!..

Я привел Георгию Авксентьевичу слова, которые любил повторять мамин брат, дядя Коля, и справедливость которых я проверял на опыте: «Ничего мерзавцы не знают, кроме того, что мы наговорили сами на себя или друг на друга».