Даниель Циммерман - Александр Дюма Великий. Книга 1

Поскольку Комеди-Франсез переживает серьезный финансовый кризис, расходы на постановку «Антони» сведены до голодного пайка[103]. Кроме того, Фирмен, который считает свою роль «плохой», потому что его персонаж «пустомеля», уверен, что пьеса провалится. Мадемуазель Марс ему не возражает. Она просит Александра отсрочить премьеру на три месяца, чтобы за это время театр успел сменить освещение и публика смогла бы по достоинству оценить ее туалеты. И, как уже было перед «Христиной», она берет отпуск по болезни и заявляет, что до конца года увольняется. Другой исполнительницы нет, без женской роли драма лишается остроты, атмосфера в театре отравлена, и Александр завязывает переговоры с директором театра «Порт Сен-Мартен Кронье». В феврале в игру включаются новые обстоятельства, встает вопрос об изменении статуса Театр-Франсе: сообщество актеров распускается, назначается директор. Александр и Виктор Гюго сговариваются, определяют задачу и представляют план эксплуатации театра. Если план примут, у «Антони» появляется шанс увидеть свет в Театр-Франсе с исполнителями, более заинтересованными, чем мадемуазель Марс и Фирмен.

«Какой-то болезненностью и вырождением было отмечено время, что соответствовало навязчивой идее моего героя». Бельгийцы, взбунтовавшиеся в августе 1830 года против голландского владычества, избрали себе королем герцога Немурского, младшего брата Фердинанда. Лаффит подталкивает короля-грушу согласиться на корону для сына. Он также рекомендует помочь полякам, восставшим против русских, и итальянцам, поднявшимся против Австрии: хорошенькая европейская война отвлечет внимание от мелочей вроде экономического кризиса, безработицы, нищеты, падения ренты. Но этому решению, которое могло бы стоить ему трона, как одному из Наполеонов, король-груша предпочел, и Александр это предвидел, нагнетение внутренних трудностей.

Вандея никак не решалась расшевелиться, и тогда фабрикуется заговор республиканцев. Девятнадцать из них, в том числе и Годфруа Кавеньяк, заключены под стражу. Большинство составляют артиллеристы той части, которая была распущена в результате восстания во время процесса над министрами. Не будучи руководителем этого восстания, Александр тем не менее был отлично в нем замечен. В сочетании с его подвигами первого января это могло бы привести к аресту, и не вмешательство ли Фердинанда помогло ему избежать расправы?

После левых наступают правые. 14 февраля в Сен-Жермен-Локсеруа во время мессы в память о герцоге Беррийском объявлен сбор пожертвований в пользу солдат Карла X, раненных в Июльскую революцию[104]. В этот момент Александр присутствует в театре Водевиль на репетиции «Импровизированной семьи» Анри Монье. Появляется глава клакеров Пашель и рассказывает о происходящем в Сен-Жермен-Локсеруа. Александр в качестве наблюдателя, а Араго в качестве действующего лица, всегда подстерегающего малейшее движение толпы, отправляются в церковь. Араго обращается с краткой речью к многочисленным противникам демонстрантов. Оба внедряются в недра толпы, сея смуту. «Неверие мстило — безбожием, кощунством, богохульством — за те пятнадцать лет, во время которых вынуждено было прятать свое лицо насмешника под маской лицемера. Смеялись, вопили, водили хоровод вокруг всех этих реликвий, сваленных в кучу, опрокинутых, разбитых». Присутствующий при сем префект полиции Бод имеет четкую инструкцию: муниципальная гвардия не вмешивается, разве что придется спасти от самосуда предполагаемого иезуита.

На следующий день, в то время как антиклерикальные волнения в отличной оркестровке распространяются на провинцию, грабят парижское архиепископство, глава которого — либертинец и карлист одновременно, причем каждая из этих двух ипостасей другую не одобряет. К моменту, когда Александр оказывается на Новом мосту, Сена «уже нагружена мебелью, книгами, ризами, сутанами, рясами». Никаких полицейских сил в поле зрения, отдельно взятые национальные гвардейцы присоединяются к бунтовщикам. В толпе Александр узнает, в частности, Тьера и Шонана. «Пассивное присутствие всех этих должностных лиц придавало мятежу у архиепископства оттенок, которого я никогда не встречал ни в одном, бунте ни ранее, ни позднее.

Этот бунт не был одет в блузу, не отличался энтузиазмом, готовностью рисковать жизнью среди ружейной перестрелки и артиллерийской канонады; он носил желтые перчатки, пальто, мундир, имел характер насмешливый и безбожный, разрушительный и оскорбляющий, хотя никакая опасность никому не угрожала и, следовательно, не было оправдания ни разрушению, ни оскорблению; это был бунт буржуазии, то есть самый безжалостный и самый подлый из бунтов».

Испытывая отвращение и желая со всей возможной силой выказать свое неодобрение политике короля-груши, Александр именно в этот вечер пишет свое истинное прошение об отставке. Либо же, что тоже возможно, прошение написано вот уже четыре дня тому назад, но 15 февраля он решает его обнародовать по каналам прессы и в Предисловии к «Наполеону». Ясно, что для восстановления порядка необходимо сильное правительство, и слабый Лаффит смещен 13 марта 1831 года, в результате чего его банк лопнул. При министерстве Казимира Перье «Сопротивление» получает полный доступ к власти и сохранит его на протяжении семнадцати лет.

5 марта родилась Мари Александрина, тотчас же переданная на попечение кормилице. Тем не менее Белль требует, чтобы Александр признал ребенка. Нет ни малейшего предлога отказать, что вызывает у него настоящий приступ распределительной справедливости. В то время как публика готовится признать незаконнорожденного «Антони», было бы недостойным отнестись к дочери иначе, чем к сыну. Его-то он любит, маленького, конечно, при условии, что он не слишком часто будет путаться под ногами; крепыш, вполне миловидный, мальчик похож на него, умен, уже в семь лет с ним можно разговаривать на равных, позднее они станут друзьями, а пока что приятно покорять его воображение своей физической силой и щедростью, как некогда Генерал покорял самого Александра. В письме к нотариусу Жану-Батисту Моро он пишет, что опасается, как бы у него не отняли ребенка (кого он в этом подозревает, неясно), и хочет признать его «как можно скорее», «не ставя об этом в известность мать»[105]. Дело сделано 17 марта. В свою очередь, но чуть позднее и Лаура произвела подобную же акцию 21 апреля. За сим следует тягостная борьба между двумя родителями за ребенка. Лаура проиграет затеянный ею процесс, и полицейский комиссар явится забрать у нее сына, передаваемого затем из одного учреждения в другое. В шикарном пансионе Сен-Виктор он познает обычные муки бастарда. Задерганный, обиженный, униженный богатыми детьми, лишаемый пищи, просыпающийся среди ночи, козел отпущения, замученная «турецкая морда».