Владимир Поцелуев - Великий Ленин. «Вечно живой»

1. Диктатуру трудового народа: вся власть как в центре, так и на местах должна принадлежать трудовому народу – его классовые органы должны править страной.

2. Советскую Республику. Органами ее являются съезды или пленумы (общие собрания) и исполнительные комитеты; первые – это органы высшего руководства, вторые – это органы, объединяющие в себе и законодательную власть (общие собрания Исполнительного комитета), и исполнительную власть (отделы Исполнительного комитета).

3. Свободную федерацию Советских Республик, образуемых на основе национальных, бытовых, производственных и территориальных особенностей.

4. Полноту местной исполнительной власти для местных Советов, заключающуюся в сосредоточении местными Советами в своих руках всех исполнительных функций и в праве назначения на все должности своих представителей.

5. Ценз труда при выборах в Советы и суды (представительство лишь от класса трудящихся), постепенное проведение прямого, равного, тайного и пропорционального голосования среди трудящихся, выборность по организациям труда, право созыва депутатов, обязанность отчета перед избирателями.

6. Реальное обеспечение осуществимости для трудящихся отрицательных прав свободы (свободы совести, слова, печати, собраний и союзов) и проведение в жизнь положительных прав свободы (права на воспитание и образование)».

Съезд подтвердил: «Главным требованием трудового крестьянства является повсеместное проведение социализации земли, т. е. отмены частной собственности на землю и проведение уравнительно-трудового землепользования, исключающего наемный труд… Но социализация земли не может быть самоцелью, а лишь средством к конечной цели проведения социализма. Навстречу этому идет естественный процесс широкого применения коллективного труда на общественной земле…»

Резолюции «По рабочей программе» и «По экономической политике», дополняя друг друга, составили единый блок документов. Особое внимание уделялось рабочему контролю, который виделся «не как отдача фабрик и заводов рабочим, железных дорог – железнодорожникам и т. д., а как организованный централизованный контроль над производством в общегосударственном масштабе… как переходная ступень в национализации и социализации предприятий»[449].

Итак, левые эсеры по политическим позициям были солидарны с большевиками, но расходились по отношению к крестьянству. Они покинули СНК, но остались во ВЦИК, коллегиях наркоматов, других учреждениях. Однако к лету 1918 г. антибрестский настрой стал нарастать; на этот раз он был обусловлен порочной, по их мнению, продовольственной политикой большевиков. Левые эсеры выступили против декретов «О продовольственной диктатуре» и «О комитетах бедноты». Во-первых, как «чистые демократы», – считали Л.М. Овруцкий и А.И. Разгон, – они были «против продовольственной диктатуры, как против диктатуры вообще». Во-вторых, идее централизации продовольственного дела они противопоставляли идею децентрализации, предлагая передать осуществление продовольственной политики в руки местных Советов. В-третьих, в декрете о продовольственной диктатуре говорилось не только о «деревенской буржуазии», о «кулаках», но и о «держателях хлеба» вообще.

На наш взгляд, левые эсеры не отрицали диктатуры «пролетариата и беднейшего крестьянства», но многие опасались непонимания точных границ между деревенскими эксплуататорами и трудящимися. Так, В.А. Карелин спрашивал: «Что… обозначает то чрезвычайно расплывчатое понятие: крестьянская буржуазия, кулаки, люди, имеющие в деревне излишек хлеба, которое выставлено в этом проекте декрета? Само собой разумеется, что беспощадная борьба с теми, кто задерживает у себя излишки, должна быть; борьба с этим злом и составляет прямую обязанность Советской власти. Но нужно определить эту категорию… Нужно понять, что сейчас в деревне имеются элементы чисто трудовые, крестьянские, которые могут преследовать кулацкие элементы, и эти трудовые элементы могут быть оплотом в борьбе с кулаками…»

Левые эсеры были против кулака-мироеда, но опасались, что репрессии затронут мелкое и среднее крестьянство, поскольку декрет обязывал каждого «владельца хлеба» сдать его и объявлял «всех, имеющих излишек хлеба и не вывозящих его на сборные пункты… врагами народа». Проводившие четкое разграничение между эксплуататорами и эксплуатируемыми по источнику дохода, левые эсеры были не готовы, в отличие от большевиков, к признанию иной, «превращенной» формы эксплуатации «трудовым крестьянином» голодного рабочего, справедливо отмечалось в «Истории политических партий в России»[450].

Отношение левых эсеров к «комитетам бедноты» закономерно вытекало из их теории классов, не признающей за деревенской беднотой классово-категориального значения. Противопоставление деревенской бедноты всем другим слоям деревни, «трудовому крестьянству» им казалось бессмысленным и даже кощунственным. Не предполагая в деревенской бедноте созидательного начала, они называли комбеды не иначе как «комитетами лодырей». Более того, такие комитеты превращались в очередные экспроприационно-распределительные конторы бездельников и тунеядцев.

Первые же походы продотрядов в деревню вызвали в ней, как и предсказывали левые эсеры, «поножовщину», разрушили выборную Советскую власть. Среднее и мелкое крестьянство отшатнулось от большевиков. На VIII съезде РКП(б) Ленин вынужден был признать, что «сплошь и рядом по неопытности советских работников, по трудности вопроса удары, которые предназначались для кулаков, падали на среднее крестьянство», но он не мог объяснить, в чем состояла «трудность» столь очевидного вопроса. В то же время подчеркнул, «что тот, кто понимает переход к социализму без подавления буржуазии, тот не социалист»[451].

Левые эсеры, прекрасно понимая сущность классовой борьбы и разделяя в основном мнение большевиков по формам и методам революционной борьбы, не могли понять, где та грань, за которой стоит деревенский буржуа. Они были категорически против притеснения и тем более уничтожения крестьян, которые своими руками строили свой социализм и на своем горбу несли партийных управленцев в их социализм.

Владея государственными структурами, имея свои кадры на руководящих постах, партия большевиков на практике совместила законодательные и исполнительно-распорядительные государственные функции под своим диктатом. «После победы в Октябре государственная власть перешла к истинным представителям рабочего класса – к нашей партии», – говорилось в циркулярном письме ЦК РКП(б) всем членам партии от 18 мая 1918 г. А в циркулярном письме ЦК от 29 мая уже прямо признается верховенство большевиков: «Наша партия стоит во главе Советской власти. Декреты, мероприятия Советской власти исходят от нашей партии!» Ни о каких представителях других слоев населения и даже самого многочисленного крестьянства, ни о партии левых эсеров, с которой еще большевики были в блоке, не было даже упоминания. Какая-либо политически-властная коалиция была исключена, ибо свою диктатуру большевики даже не скрывали, считая, что их партия и есть государственная Советская власть, отражавшая истинные критерии социализма и на свое усмотрение проводившая их в жизнь.