Светлана Алексиевич - У войны - не женское лицо

И тут уже в мою память врываются другие рассказы о том, как война не кончалась днями войны, как она еще долго жила в человеческой душе.

Мария Яковлевна Ежова, гвардии лейтенант, командир санвзвода:

"Я попросилась на передовую сразу, с поезда. Шла часть - я к ней. В то время у меня было такое понятие, что с передовой я хоть на день, но раньше домой приду, чем из тыла. Маму дома оставила. Наши девчата и сейчас вспоминают: "Она не хотела в санроте быть". И правда, приду в санроту, помоюсь, белье какое-то возьму - и обратно в свой окоп. О себе не думала. Ползешь, бежишь... Вот только запах крови... К запаху крови я привыкнуть не могла...

После войны в родильном отделении акушеркой работала - и не смогла долго. У меня аллергия к запаху крови, просто не принимал ее организм. Столько я этой крови на войне видела, что больше уже не могла. Больше организм ее не принимал... Ушла из "родилки". Ушла на "Скорую помощь". У меня крапивница была, задыхалась..."

Бэлла Исааковна Эпштейн, младший сержант, снайпер:

"После войны в Минске пустили первый трамвай, и я в этом трамвае ехала. И вдруг трамвай остановился, все кричат, женщины плачут: "Человека убило! Человека убило!" А я одна сижу в вагоне, я понять не могу, почему плачут. У меня не было такого чувства. что это страшно. Столько трупов недавно видела. Я не реагировала.

А потом вернулось это чувство, опять стало страшно, если увижу мертвого человека. Где-то через год ко мне это чувство вернулось. Я стала нормальная..."

Но вернемся к рассказу Тамары Степановны Умнягиной, он еще далеко не окончен, хотя она уже говорит о майских днях сорок пятого:

"Майские дни сорок пятого... Помню, что мы много фотографировались. Были очень счастливы... Девятого мая - все кричат: "Победа! Победа!" Не верится. А что делать теперь? Как же кончилась? А что делать теперь?

Стреляют... Что у кого есть, из того стреляют.

- Сейчас же прекратить стрелять! - приказывает командир.

- Все равно патроны останутся. Зачем они? - недоумевали мы.

Что бы к ни говорил, я слышала одно слово - Победа! Вдруг страшно захотелось жить! А как красиво мы все начнем сейчас жить! Надела все свои награды и попросила, чтобы меня сфотографировали. Почему-то хотелось среди цветов. Сфотографировалась в какой-то клумбе...

Седьмого июня у меня было счастье, была моя свадьба. Часть устроила нам большой праздник. Мужа я знала давно: он был капитан, командовал ротой. Мы с ним поклялись, если останемся жить, то поженимся после войны. Дали нам месяц отпуска...

Мы поехал в Кинешму, это Ивановская область, к его родителям. Я ехала героиней, я никогда не думала, что так можно встретить фронтовую девушку. Мы же столько прошли, столько спасли матерям детей, женам муже. И вдруг... Я узнала оскорбление. я услышала обидные слова. До этого же кроме как: "сестричка родная", "сестричка дорогая" ничего другого не слышала. А я не какая-нибудь была, я была красивенькая, чистенькая.

Сели вечером пить чай, мать отвела сына на кухню и плачет: "На ком ты женился? На фронтовой... У тебя же две младшие сестры. Кто их теперь замуж возьмет?" И сейчас, когда об этом вспоминаю, плакать хочется. Представляете: привезла я пластиночку, очень любила ее. Там были такие слова: тебе положено по праву в самых модных туфельках ходить... Это о фронтовой девушке. Я ее поставила, старшая сестра подошла и на моих глазах разбила, мол, у вас нет никаких прав. Они уничтожили все мои фронтовые фотографии...

Питались тогда по литерам. Мы с мужем сложили свои литеры и поехали их отоваривать. Пришли, это склад специальный, там уже очередь, мы стали и ждем. И вот подходит моя очередь, как вдруг мужчина, что за прилавком, перескакивает через него - и ко мне, целовать меня, обнимать и кричит: "Ребята! Ребята! Я ее нашел. Я ее увидел. Так хотел встретить, так хотел найти. Ребята, это она меня спасла!" И муж мой рядом стоит. А это раненый, я его из огня вытащила. Он меня запомнил, а я? Я разве всех запомню,. их сколько было! Другой раз на вокзале инвалид встретил: "Сестра! - узнал. И плачет: - Думал, встречу, на колени стану..." А ноги одной у него нет...

Хватило нам, фронтовым девчонкам. И после войны хватило. Как-то оставили нас. Не защитили. На фронте по-другому было. Ползешь - осколок или пуля... Ребята прикроют. "Ложись, сестричка!.." - и сам на тебя падает, собой закрывает. И пуля уже его... Он - мертвый или раненый... Меня три раза так спасали.

...А из Кинешмы мы вернулись в часть. Приезжаем и узнаем, что наша часть не расформировывается, что мы будем разминировать поля. Колхозам надо дать землю. Для всех война кончилась, а для саперов еще продолжалась. А матери уже знают, что Победа... И травы стоят высокие-высокие, но все постарело за войну, а кругом мины, бомбы... Но людям нужна земля, и мы торопились. И каждый день погибают твои товарищи. Каждый день после войны нужно было хоронить... Так много людей мы оставили там, в полях...

Было и так: уже сдадим землю колхозу, пойдет трактор, где-то одна мина осталась, были и противотанковые, и трактор взрывается, и тракторист взрывается. А тракторов-то не так много. И видеть эти вот слезы в деревне уже после войны... Бабы ревут. Мужики ревут. Помню, был у нас солдат... Под Старой Руссой, забыла деревню, он был сам оттуда, пошел разминировать свой колхоз, свое поле и там погиб. Вот эта деревня его там хоронила. Он всю войну провоевал, вс. войну прошел. а после войны погиб на своей родине, на родном поле...

Я как только стану рассказывать, так переболею. Рассказываю вам, а у меня внутри студень, все дрожит. Снова все вижу, представляю: как лежат убитые - у них рты раскрыты, кишки вывернуты. Дров меньше видела, чем убитых...

Меня приглашает молодежь. Не могу, миленькая, не хожу. Один раз пошла в медучилище. Зашла, увидела белые халатики, и мне плохо стало. Другой раз за мной заехали. Машина пришла. Доехала я до какой-то остановки и говорю: "Поворачивайте назад. Мне плохо. А я начала думать, что рассказывать буду. И все вспомнила. На войне ребята говорили: "Умирать, так с Тамарой, с ней и на том свете весело будет". Я говорю это к тому, что я боевая была, сильная. А как война кончилась, сразу как отрезало. Не могу... Кино, книги - все равно там нет того, что мы видели. Я нигде не читала, как страшно на войне бывает. И так страшно, особенно в рукопашной, что заикаешься, несколько дней слово выговорить правильно не можешь. Разве это поймет тот, кто там не был?

Другие как-то могут. рассказывают. И это надо. И это тоже подвиг. А я не могу, я болеть сразу начинаю. День Победы... Я жду этот день и боюсь его. Несколько месяцев специально собираю белье, чтобы много было белья, и целый день стираю. Я должна быть чем-то занята, я должна весь день что-то делать. А когда мы встречаемся, нам носовых платков не хватает - вот что такое наши фронтовые встречи. И спросите меня, так я вам скажу, что не могу видеть, как дети играют "в войну". Это переворачивает душу... Я никогда не дарила детям военных игрушек. Ни своим, ни чужим детям. Душа была против.