Юрий Сушко - Марина Влади, обаятельная «колдунья»

«Пишет вам мать артиста Владимира Высоцкого, ушедшего из жизни в июле 1980 года. Переживая трагедию потери единственного сына, я страдаю еще и из-за обстановки, сложившейся вокруг его памяти… В январе этого года в издательстве „Прогресс“ вышла книга вдовы сына, М. Влади, „Владимир, или Прерванный полет“. О выходе этой книги шумела вся советская пресса, а когда она появилась кое-где в продаже и, конечно же, на черном рынке, начался настоящий „западный бум“… Автору была предоставлена в нашей стране широкая трибуна — эстрада, театр, радио, телевидение, пресса (публикации прошли более чем в пятнадцати газетах).

Как в книге, так и во всех публикациях М.Влади дает ложные сведения о некоторых событиях, а также дискредитирует нас — отца и мать… не говоря уже о том, какими эпитетами она награждает покойного мужа.

Убедительно прошу поручить журналистам „Правды“ встретиться со мной…»

Уберег Бог от благоглупостей главного редактора. Не стал он публиковать это письмо и от встречи уклонился. Может быть, он больше доверился мнению авторитетного критика Наталии Крымовой, сказавшей о Марине: «Она человек честный. Через многое ей пришлось пройти и многое было под секретом. Она очень буквально и точно описала то, что ей довелось пережить. Это надежный источник…»

Конечно, Влади была прекрасно осведомлена о реакции, которую вызвала ее книга в Советском Союзе. Информировали и друзья, и недоброжелатели. Как она воспринимала обвинения, упреки и оскорбления? Странный вопрос.

«Я очень эмоциональный человек, — не скрывала Марина Владимировна. — Я могу заплакать, слушая Марию Каллас или даже когда гляжу на картины некоторых художников. Вся прелесть жизни заключается для меня в том, чтобы внешне быть крепкой и твердой, а внутри — очень ранимой… Без эмоций я не смогла бы стать актрисой…»

Что касается хулителей, то ответ ей подсказал сам Высоцкий той душной июльской ночью 1980 года. Когда она перебирала рукописи мужа, наткнулась на клочок бумаги, на котором он неизвестно когда и где записал пришедшие в ту минуту две странные строчки:

Равны же во АнтихристеМы, братья во Христе…

Когда «технология конфликта» обнаружила слабые места «обвинения», тактику борьбы с Влади пришлось несколько скорректировать.

«Судиться с ней собирался не за творческое наследие отца, — теперь стал говорить Никита, — а за клевету на моего деда… Марина в своей книге… не очень хорошо отозвалась о Семене Владимировиче — написала, что он якобы „стучал“ на своего сына… Это чудовищная клевета. После этого деда до конца дней травили звонками с угрозами, незнакомые люди писали ему оскорбительные письма. А ведь Марина ничего толком не знала о нашем деде… Да, дед был очень тяжелым, взрывным, темпераментным человеком. Безусловно, между ним и отцом могли быть и ссоры, и оскорбления, но я при этом не присутствовал…»

«Я не судья Марине, — признавал молодой человек. — У нее был шанс пройти посередине. Если бы она прошла по этой грани, огромного количества грязи, сплетен, откровенной неправды об отце удалось бы избежать… Дело не в том, что мне не хотелось бы, чтобы люди знали, что отец пил. В нашей стране пьет каждый второй. А Высоцкий — один. Надо писать не о том, чем он похож на остальных, а о том, чем он отличался… В этой книге есть жуткие вещи о моем деде. Он так и умер с этим, оклеветанный. Отдавая должное Марине как женщине, которую любил мой отец, я считаю эту книгу скверной… При жизни отца я Марину видел пару-тройку раз. У нее была другая жизнь, которую я не понимал. Я с ней реально познакомился, когда отец умер. Тогда все были объединены этим горем, но с годами эмоции ушли в сторону, и люди разошлись. Я не думаю, что отец сильно переживал из-за того, что его дети не были близки с Мариной и ее детьми…»

Чуть позже он даже допускал сожаление: «К Марине я отношусь уважительно. Она была женой отца, поэтому мне ничего больше не нужно, чтобы я ее уважал. Это его выбор, его жизнь, его жена. Те вещи, которые она видела лично, безусловно, имеют огромную ценность. И потом, она талантливый человек. Книга хорошо написана. То, что она написала с чужих слов, после „разрыва“ с частью отцовских друзей, имеет массу неточностей. Потом Марина сама начала страдать, поняв, что открыла шлюзы „мусору“. Ведь писать можно все, можно прикладывать его друзей, родителей и т. д. И в результате дошла очередь и до нее. И несколько раз, очень серьезно, абсолютно незаслуженно, она была оскорблена. Кстати, много лет, что она здесь не появляется, во многом следствие этого. Многие очень нехорошо, очень некрасиво выступили в отношении нее…»

А его старший брат Аркадий и вовсе признавал: «Я сохранил о ней самые прекрасные и замечательные воспоминания. Я с ней никогда не ссорился. Я переписывался с ее детьми. Когда она привозила в Москву своего Вовку, я всегда ходил с ним на каток. И вообще, от Влади никогда не дистанцировался. Конфликт с Мариной Влади произошел не у меня, а у моего любимого деда… Конфликт, видно, был на почве каких-то непониманий, столкновений, амбиций. Дед мой воевал, был полковником, очень принципиальным человеком. Он не хотел, чтобы его единственный сын Владимир брал в жены „француженку русского происхождения“. Мы с Никитой ни одного плохого слова о Марине не сказали. Мы ее очень уважаем, мы читали ее великолепную (!) книгу об отце, хорошо знаем ее биографию. Мы восхищены тем, как она подняла всю свою семью, своих родителей и всех своих сестер тащила, родила сама троих детей и отлично их воспитала, дала всем образование… Ей очень тяжело в жизни пришлось. Она достойна настоящего глубокого уважения…»

«Она сильный человек, по натуре боец, она красивая женщина, актриса, но у нее мужской драчливый характер. Мне кажется, для нее не существует обратного хода. Если она что-то сделала, это уже не обсуждается. Я хотел с ней встретиться в Москве, но мы разминулись. А когда был во Франции, то даже не пытался. Мы совершенно разные люди. При этом я испытываю к ней огромное уважение за то, что она сделала для моего отца при жизни и после его смерти. Я ей благодарен даже за эту книгу».

Михаил Шемякин поначалу был на стороне сыновей Высоцкого. Однако, когда Никита начал откровенно торговать именем отца и его творческим наследием, отдал на откуп современным аранжировщикам тексты песен, позиция Шемякина изменилась: «Очень неприятный парень. Я ему звонил и сказал, что, если бы отец был жив, он бы ему просто разбил морду в кровь. Он сейчас издает эти мои пластинки, они вынимают чистый голос Высоцкого и накладывают на другой музыкальный фон, для новых русских, называется „Песни Высоцкого в новом музыкальном обрамлении“. Я говорю: „Что же ты, подлец, делаешь? Это мои записи, мы работали с твоим отцом семь лет над всем этим!“ А он: „Я только продал права на слова“. Я говорю: „Ты, мерзавец, врешь! При чем здесь слова — люди пользуются голосом, который записал я. А ты взял и продал эти пластинки!..“