Мария Куприна-Иорданская - Годы молодости

Библиотека Федора Дмитриевича была светлой комнатой с большими окнами в палисадник. Здесь он жил во время своих недолгих приездов на охоту. Занимать ее нам было неудобно.

— Нет, здесь я работать не смогу, — сказал Александр Иванович. — Библиотека — слишком большой соблазн. С работой будет покончено. Я устрою себе кабинет в чердачном помещении.

Тут же Александр Иванович заказал плотнику белый стол, такой, какой был у него в Петербурге.

Когда стол был помещен на чердаке, Александр Иванович писал Ф. Д. Батюшкову:

«Дорогой Федор Дмитриевич,

У Вас здесь великолепно. Низко Вам кланяемся и благодарим. Реку ищу второй день, но не могу найти. Впрочем, не отчаиваюсь.

…Внизу цветет сирень, в саду кричат птицы, — чудесно…

Жму Вашу руку.

     Ваш А. Куприн»{103}.

Первую неделю Александр Иванович за работу не садился, занимался хозяйственным устройством, о чем подробно информировал Федора Дмитриевича.

«…На пруду, что за скотным двором, я из Вашего материала… устроил купальню с длинными мостками на ней, а вместо стен оплел ее березовыми ветвями. Вышел премилый островок посередине пруда…

Также наладилось у нас с мясом, пивом и прочими прелестями. Словом — все образовалось. Теперь у меня остановка только за работою…

В субботу мы купим лошадь, а также возьмем напрокат шарабан в Устюжне. Это все будет стоить пустяки, а лошадь покормится, и потом ее можно будет продать с барышом даже…

Жена и дочь шлют Вам поклон. Я крепко, крепко жму Вашу руку. Приезжайте! Ваш А. Куприн».

Получив это письмо, Ф. Д. Батюшков счел своей обязанностью устранить те неудобства нашей жизни в деревне, о которых он раньше не подумал. Он занялся приобретением выездной коляски, лошади, купил новую упряжь и прислал Александру Ивановичу охотничье ружье.

Такая щедрость начала раздражать Куприна, и он в шутливой форме писал ему:

«Дорогой Федор Дмитриевич!

Пощадите!

Вы положительно изливаетесь на нас дождем из ружей, экипажей, консервов, конфет, бисквитов и т. д. Мария Карловна делает мне за это сцены. (При чем здесь я?) А я все думаю: вот Вы из-за нас разоритесь, будете жить в одной комнате наверху 6-этажного дома под железной крышей (ход через жильцов), будете готовить себе сами обед на керосинке и вести дела литературного фонда при свете стеаринового огарка. Даниловское перейдет в руки лавочника Образцова из с. Никифоровского. Пруды заглохнут, парк вырубят. И все это из-за Вашей бесконечной любезности.

Нет, Федор Дмитриевич, будемте умереннее и бережливее. Очень Вас прошу об этом…

Кончится тем, что мы с женой рассердимся и вдруг сразу пришлем Вам фортепьяно, фребелевский билиард, лаун-теннис, телескоп, pas des géants[21], автомобиль, и все это — наложенным платежом!!!..

     Ваш А. Куприн».

В пяти-шести верстах от Даниловского находилось большое имение барона Штемпеля, немца, женатого на русской. Штемпель был образцовым хозяином. Его лес был расчищен с немецкой аккуратностью, и на всех больших деревьях определенного объема, в нескольких местах на коре, были выбиты машинкой номера, чтобы после порубки леса можно было сразу обнаружить вора.

Барон давно обращал внимание Батюшкова на то, что имение его не только не дает дохода, но приносит ежегодно убыток. Чтобы привести Даниловское в порядок, он порекомендовал Федору Дмитриевичу в качестве управляющего немца, знающего сельское и лесное хозяйство.

Немец-управляющий сразу начал вводить новые порядки. Он нанял сторожа-лесника и выстроил в лесу сторожку. Фруктовый сад сдал в аренду устюженскому лавочнику, а тот привел овчарок.

Но при первой же попытке препятствовать рубке леса крестьяне избили лесника и грозились сжечь сторожку. А когда овчарки искусали в фруктовом саду нескольких мальчишек, Федор Дмитриевич просил управляющего не нарушать привычных патриархальных порядков в его имении; но немец не обращал на его распоряжения никакого внимания. Тогда Ф. Д. Батюшков был вынужден с ним расстаться.

Затея барона Штемпеля сделать имение доходным кончилась тем, что Батюшков вернул лавочнику деньги за аренду сада.

Мы застали уже другого управляющего, молодого, доброго, флегматичного И. А. Арапова. Хозяйства никакого не велось — почти вся земля сдавалась в аренду крестьянам, — а яблок, груш и слив хватало и на управляющего, и на деревенских ребят.

Батюшков успокоился, и все были довольны. Сохранилось только стадо коров. Оно существовало, видимо, для ландшафта, — так же, как и русская рубаха и высокие сапоги, в которые переодевался по приезде в деревню Федор Дмитриевич. Молоко отправляли по баснословно низкой цене на сыроварню барона Штемпеля.

В мае к нам в Даниловское заехала с коротким визитом баронесса И. П. Штемпель с сестрой и племянником-лицеистом.

«…Они застали нас одичалыми, растолстевшими от деревенского воздуха и деревенского молока, вялыми, сонными, почти разучившимися говорить, распоясавшимися от жары и от лени…» — сообщал Александр Иванович Батюшкову.

Перед отъездом баронесса Штемпель пожелала посмотреть нашу дочь. Елизавета Морицевна привела Лидочку.

— У нашей Лидочки хороший слух, — сказал лукаво Александр Иванович.

— Люлюша, спой частушку.

У меня есть папа,У меня есть мама.Папа много водки пьет,Его за это мама бьет.

Эта частушка Александра Ивановича была для меня неожиданностью.

В Даниловском песни не пели, а только частушки, смешные, нелепые, глупые, но они нравились Куприну. Он в большом количестве выдумывал их сам и пел под аккомпанемент гитары.

Однажды, рассматривая книги в библиотеке Федора Дмитриевича, мы с Александром Ивановичем заметили на нижней полке какой-то длинный ящик. Когда мы выдвинули его, оказалось, что он заколочен.

— Посмотрим, что в нем, сейчас принесу молоток.

— Да зачем же, — отговаривала я, — что за любопытство.

Но Александр Иванович уже отбивал крышку.

В ящике оказалась деревянная нога — гигантский протез, который мог принадлежать человеку огромного роста.

— Вот так штука, — присвистнул Александр Иванович. — Даже нога предка имеется тут.

Оказалось, что это действительно был протез кого-то из семьи Батюшковых, лишившегося ноги в 1812 году{104}.

— Следовало бы, однако, предать ее христианскому погребению. Поговорим в воскресенье с нашими иереями, — весело сказал Куприн, потирая руки.