Анатолий Алексин - Перелистывая годы
В загородную резиденцию меня пригласила супруга посла, которая показалась мне женщиной интеллигентной, даже начитанной. И я все время молча и недоуменно размышлял: «Неужели она знала о том, что муж ее одной фразой, словно ударом ножа, как бы прикончил и вышвырнул большого режиссера из театра, который духовно принадлежал этому режиссеру, а вовсе не ее супругу? Неужели была «в курсе дела»?
Меня подвезли к вилле — и я, несколько оторопев, увидел, как Николай Григорьевич с нескрываемым наслаждением срезает в саду розы, слагая из них букет. Очень ему нравилось это занятие… И думал он, представлялось мне: как хорошо и даже великолепно быть вдали от райкомов, горкомов, обкомов, быть в этом пышном саду, среди цветов и неумолкающих птичьих арий!
Он меня еще не узрел, а я наблюдал за ним и расшифровывал выражения его лица, его взоры, которые нежно общались не с казенными бумагами, не с официальным звонком, следившим за соблюдением регламента, а с букетом, источавшим чудодейственные запахи и красу.
Потом мы ужинали… Николай Григорьевич бескомпромиссно и за очень многое осуждал руководство сверхдержавы (опальное начальство, я заметил, всегда начинает мыслить критически, а то и дерзко!).
— Они ведь такую обстановку создают, что иногда действуешь помимо собственной воли.
Поскольку он от них как бы отрекся, я счел момент подходящим и сказал:
— Да… я заметил, что приходится. Вот с Анатолием Эфросом, например…
Жена встрепенулась — и я понял: это было предметом семейных обсуждений, разногласий, а, может, и резких конфликтов.
Бывший первый секретарь метнул в меня колючее недовольство — не хотел касаться той давней истории, а в присутствии супруги — особенно.
— Было… Было такое. Шапошникова меня сбила с толку. Мне ведь надо было отвечать за десятимиллионный город: накормить его, обеспечить теплом, транспортом. В такой горячке можно в чем-то не разобраться…
Человек он был амбициозный и оплошностей своих признавать не привык.
Виноваты были все: высшее руководство, Шапошникова, десятимиллионный город, но только не он.
— А неужели Алла Петровна не понимала, что таких режиссеров, как Эфрос, беречь надо?
Он сообразил, что я назвал Шапошникову, а в виду имел его самого.
— Вот видишь! — сказала жена. — Интеллигенция подобных промахов не прощает.
В тот момент на экране огромного телевизора, похожего скорее на киноэкран, появились какие-то сенсационные кадры — и Николай Григорьевич, уже давно умевший быть дипломатом в жизни, ловко переориентировал мое внимание и внимание супруги на какую-то чрезвычайность, далекую от нашей беседы.
Там, на экране… С циничной и равнодушной деловитостью исследовали разные версии трагической гибели Грейс Келли.
Мы с Агнией Барто и Львом Кассилем были однажды ее гостями в Монако. Супруга главы государства (пусть маленького, но столь экзотичного!) соединяла в себе дар кинозвезды с очарованием красивейшей, как многие утверждали, женщины мира. Очень любимая жена (это я наблюдал!), счастливая мать (и это я видел!), всесветная знаменитость… И вдруг!
Оказалось, что в машине ее одновременно сразили инсульт и инфаркт. Этим поначалу и объяснили автомобильную катастрофу. Но позже было установлено, что мозг и сердце не выдержали ужаса падения в пропасть. За рулем же, оказывается, была не она, а ее младшая дочь, которую Грейс Келли задумала учить автовождению в почти экстремальных условиях: на виляющей горной дороге. Так, по крайней мере, с бесчувственной обстоятельностью докладывал телеэкран. И вновь подтвердилось, что расстоянием между взлетом и падением бывает лишь один шаг…
Николай Григорьевич принялся вздыхать по поводу несправедливых несчастных случаев и беспричинных ударов «в результате одного неверного поворота руля».
Мне хотелось сказать, что чаще такие удары наносят люди. И вновь вспомнить историю с Эфросом… Но он и так чувствовал, что я думаю об этом. И жена его напряженно ощущала как бы присутствие той давней драмы.
Слова были уже не нужны.
— Вы слышали, дочь Егорычева живет в Америке! Кажется, даже стала гражданкою США, — огорошили меня в Нью-Йорке.
— Какого Егорычева?
— Того… того самого!
Вот уж политическая фантасмагория: дочь Сталина доживает в каком-то швейцарском монастыре, дочь Егорычева — в Америке… А отцы-то их не то что людям и мыслям, а и, повторюсь, птицам пытались перекрывать пути в зарубежье…
ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТ — СЕРЫЙ
Из блокнота
Полагаю, никаких закадычных друзей у Михаила Сергеевича Горбачева не было.
Время от времени появлялись «верные единомышленники». Но оказывалось, что президент и генсек «едино мыслил» с ними лишь до поры.
Однако нашлись в конце концов и такие, которым Горбачев доверился полностью: Янаев, Крючков, Болдин, Язов, Павлов, Лукьянов…
Чем заслужили абсолютное доверие эти пятеро? Исходя из чего подбирал генсек и президент «приближенных», по какому принципу формировал он свое окружение? По тому же, что и предыдущие вожди коммунистической партии и советского государства.
Надо было неукоснительно соответствовать определенным условиям… Во-первых, быть (или казаться!) глупей и неприглядней вождя. Во-вторых, не иметь ни своего, ни чужого мнения, кроме замыслов своего хозяина и фанатично, с закрытыми глазами следовать им: перестройка — пожалуйста, антиперестройка — будьте добры…
Валерия Болдина я знал по редакции газеты «Правда», где он руководил сельскохозяйственным отделом. Что-то пописывал… В частности, речи и доклады для секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству Михаила Сергеевича. На этой почве — не скажу «плодородной», но, безусловно, сельскохозяйственной — они и сошлись. Болдинские недоброжелатели злонамеренно утверждают, что фамилия Болдин происходит от ругательного «балда». Намекают на что-то обидное… Но Болдин «балдой», то есть отпетым дураком, никогда не был. И умным не слыл… Как большинство ближайших помощников Горби, он был никаким. Хотя в любознательности Валерию Болдину не откажешь: у него обнаружили магнитофонные записи не только государственных акций правительственного уровня, но и акций интимных, постельных того же самого ранга. Руководитель секретариата, а по сути — всего аппарата генсека и президента, желал быть в курсе всех проявлений и возможностей коммунистических лидеров.
И Язов был никаким… Разве что лицо выделялось красно-бурым цветом. Какая-то краска, значит, все же была, и свидетельствовала она о том, что Язов тоже был не дурак… выпить. С ним я лично знаком не был: писатели с маршалами редко общаются. А вот с Янаевым приходилось встречаться… Он долгие годы возглавлял комитет молодежных организаций ЦК комсомола. Что за комитет? Что обязаны уметь его лидеры? Многозначительно опрокидывать себе в рот бокалы на приемах многочисленных зарубежных делегаций. Естественно, за мир и дружбу между народами. Провозглашать тосты за то же самое и вдали от отечества, представляя «авторитетные советские делегации». На такой вот почве — не сельскохозяйственной, как с Болдиным, а на бокало-рюмочной — сошлись Миша и Гена. Спиртное очень сближает… А Михаил Сергеевич, рассказывают, выпить в ту пору любил! Потому-то и принял несколько позже оглашенный антиалкогольный закон, положив начало мощной индустрии самогоноварения и процессу тотального ограбления советской казны и личных бюджетов советских граждан.
