Анатолий Алексин - Перелистывая годы
Вызубривали они статью самого авторитетного хореографа народных танцев, лауреата всех премий и обладателя всех почетных званий Игоря Моисеева. В той статье он обрушивался на «антинародные» танцы, которые, естественно, «извращают, портят зрителям вкус»… Я тоже не был поклонником рок-музыки и вообще «массовой культуры», а поклонником Моисеева был. Но мне вмиг стало ясно, что члены комиссии воспримут статью как набат, как сверхуказание — и все молодежные танцы, которые отнюдь не были общепринятыми, традиционными, но дарили спектаклю то жизнерадостную возбужденность, то лирическую задумчивость, будут объявлены «антинародными». Так и случилось. Ладони ни одного члена комиссии не соприкоснулись друг с другом… Какие там аплодисменты! Лица были каменно-отрешенными. «Обсуждать сегодня не будем», — сообщил председатель комиссии. И все убыли: он — на персональной машине, а остальные — на служебном микроавтобусе.
Что было делать? Лев Кассиль не раз убеждал меня в том, что за собственное реноме можно и не сражаться, но за судьбу своих произведений, если уверен, что они того стоят, сражаться необходимо. Как за судьбы детей… Эти слова моего друга напомнили мне, что в редакции той самой газеты «Правда» над «театральным разделом» властвует Галина Кожухова — человек своенравный, но тонкий ценитель искусства и лихой правдоборец. Я позвонил и — о, радость! — застал Галю в редакции. Рассказал обо всем, что случилось.
— Я отзвоню тебе минут через пятнадцать, — сказала Кожухова. — По какому номеру?
Все в директорском кабинете с мольбой и надеждой впились взглядами в телефонный аппарат. Через четверть часа он затрезвонил.
— Вы можете показать спектакль завтра утром?
Еще бы!.. Мы готовы были — во имя спасения — показывать его даже ночью.
На следующее утро Галина Кожухова явилась в театр с… самим Игорем Моисеевым.
Главный хореограф народных танцев всего государства был от спектакля в восторге. По ходу действия Галя время от времени что-то ему нашептывала. Это было признаком того, что и ей «Мой брат играет на кларнете» пришелся по вкусу: своей взыскательности она не изменяла ни разу!
После последнего бурного канкана всей молодежной труппы, которая от старания чуть не вылетела в зрительный зал, Игорь Моисеев заявил, что в своей статье он выступал против пошлости, а не против талантливой хореографии. Он именно за нее!
Многоопытный директор театра как бы невзначай подсунул Книгу отзывов и попросил воспроизвести все сказанное на бумаге. Игорь Моисеев выполнил просьбу с видимым удовольствием. А через день в «Правде» появилась восторженная рецензия Галины Кожуховой.
Руководители управления культуры немедленно сообщили, что подписываются под каждым словом Игоря Моисеева и руководящего органа партии. А обсуждение они отменили-де лишь для того, чтобы провести его в более торжественной обстановке, непосредственно у себя в управлении и в присутствии других режиссеров: пусть знают, каких спектаклей от них ждут зритель и Время! Высказываться от имени народа и эпохи было тогда очень модно.
Позже оказалось, что комиссию прежде всего смущали вовсе не танцы… Пьеса моя восставала против тиранского вмешательства в «чужие дела», а наши войска недавно вторглись в Чехословакию, дабы превратить «Пражскую весну» в холодную и промерзлую осень. Комиссия немедленно трансформировала личную историю в политический намек… Но статья «Правды» была для чиновников от искусства приказом. Спектакль «проскочил»…
Нет, театр не может начинаться с комиссий… При виде их мне каждый раз хотелось воскликнуть словами Фамусова: «Что за комиссия, Создатель?!»
Увы, я был свидетелем не только театральных праздников, но и театральных драм, даже трагедий, происходивших в самой жизни. Одна из них случилась с режиссером, которого тоже считаю выдающимся: с Анатолием Васильевичем Эфросом.
Вновь опасаюсь, что меня могут счесть нескромным, но все же повторюсь: хоть моим спектаклям и фильмам посвящено немало хвалебных статей и рецензий, более всего ценю я то эссе, которое с присущим ему изяществом написал Анатолий Эфрос о телефильме «Поздний ребенок», поначалу не оцененном мной самим по достоинству.
Помню пору расцвета Центрального детского театра, когда главным режиссером его был Анатолий Васильевич. Люди — юные и взрослые — долгими часами стояли в длинных, но отнюдь не угнетавших взгляд очередях за билетами. Не угнетавших, ибо то была жажда приобщиться к искусству редкостному и своеобычному. Каждая премьера — каждая! — становилась событием. Именно там, в Центральном детском, родились Олег Ефремов, Табаков, Дмитриева… Для детей, подростков и молодежи эфросовские сценические творения были витаминами духовного и нравственного взросления.
А потом Анатолий Васильевич ушел в Театр Ленинского комсомола. И в Ленкоме, как ныне называют тот театр, каждый спектакль тоже оказывался событием. Но для идеологического отдела горкома КПСС событиями были не литературные произведения и не полотна художников, не оперы и балеты, не открытия уникальных режиссеров драматических театров, а проработочные собрания и совещания, кои начальница отдела Алла Петровна Шапошникова собирала и режиссировала регулярно. Репертуар Ленкома ее тревожил: он не соответствовал идеям вождя революции и целям коммунистического союза молодежи, из чьих имен слагалось имя «аполитичного театра». За безыдейность и политическую аморфность театр и собирались прорабатывать на очередном совещании в утренние часы. Но как раз в те часы у Эфроса была репетиция… А репетиция — это святое дело! И он «на ковер» не явился.
— Игнорирует нас, — пожаловалась первому секретарю горкома КПСС Николаю Григорьевичу Егорычеву Алла Петровна.
— А мы давайте разок проигнорируем его самого. Как главного режиссера!
Такими или похожими словами ответствовал первый партийный секретарь. Самый первый во всем городе, во всей Москве! И Анатолия Эфроса незамедлительно переместили не главным, а «очередным», то есть, по сути, рядовым режиссером в театр на Малой Бронной.
Марк Захаров и его талант пришли в Ленком вслед за Эфросом не сразу — был и период безвременья. А вся жизнь Анатолия Васильевича пошла «наперекосяк»… Ведь по призванию он, на мой взгляд, был прежде всего режиссером детского, юношеского, молодежного театра. Но что до того Николаю Григорьевичу и Алле Петровне!
Минуло много лет… И вот я встретился с Николаем Григорьевичем Егорычевым, уже опальным, уже не первым партийным секретарем, а «ссыльным послом» в Копенгагене. «Посол ты на фиг!» — называли таких в Советском Союзе.
