Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой
Чанчур, мне нравится коллекционировать странные, необычные истории. Пьер Ришар, вся его жизнь, есть одна необычная история.
16 августа 2014 года Пьеру Ришару (у которого в паспорте кроме Пьера записано еще четыре имени: Морис, Шарль, Леопольд, Дефе), знаменитому французскому актеру и режиссеру, исполнилось восемьдесят лет. А он, словно юнец, на своем огромном чудище по имени “Харлей Дэвидсон” носится по Парижу, пугая прохожих каской средневекового викинга. Но не думайте, что на нем черная куртка мотоциклетного братства “Ночные волки”. Он, Пьер, всегда сам по себе. Как и в жизни, общительный обожатель красивых женщин, хорошего вина, он всегда сам по себе. Пример: снимаясь в комедиях, легких, беззаботных, делающих кассовые сборы по всему миру, он вдруг сорвался, отказался от огромных гонораров и сбежал в загадочное путешествие на Кубу. Провел там со съемочной группой (очень малочисленной) полгода, бродил по кубинским джунглям, выискивал людей, которые лично знали легендарного Че Гевару. Снимал и записывал их рассказы. Нашел малоизвестные хроникальные кадры, где Че не похож на свою легенду, он там сложный, разный… Ришар вернулся с интересным кинодокументом, как режиссер получил премии на международных кинофестивалях и тут же вновь окунулся в комические фильмы. Где-то случайно прочел мой сценарий “1001 рецепт влюбленного кулинара”. Связался с режиссером Наной Джорджадзе и кричал ей по телефону, что ему понравилась история и он готов сниматься бесплатно… “Но история ведь не очень смешная…” – засомневалась режиссер. “Я всю жизнь мечтал сыграть в трагикомедии. Поверьте, никто не сможет сыграть вашего влюбленного кулинара лучше меня!”
Так я попал в небольшой родовой замок Пьера Ришара. Была весна 1996 года. Пьер лежал на диване с ногой в гипсе: то ли мотоциклетная авария, то ли упал с дерева. Когда мы шли к замку сквозь заросший грушево-лимонно-ореховый сад, какая-то немолодая женщина в затертом халате перебегала по натянутому канату с одного орехового дерева на другое. На ногах ее я заметил ботинки “Доктор Мартенс”. Пьер хотел встать, но гримаса боли и куда-то исчезнувшая палка-костыль вернули его на диван. Мы стали вести разговор обо всем, кроме сценария. Та самая канатоходка в халате принесла вино, о котором Пьер сказал: “Грузин, посоветуй, предлагают купить виноградник, когда-то знаменитый, сейчас одичавший, стоит покупать? Вы, кавказцы, известны в мире как прародители вина, это так?” Даже если это было не так, кто бы отказался от титула первого в мире винодела? Но вино было действительно горьковатое, терпкое. Я произнес умную фразу: “В нем много танина!” Пьер подтвердил. Дикий виноград развязал нам языки. Пьер оказался талантливым рассказчиком смешных историй, анекдотов. Не анекдотов о Чапаеве, Анке-пулеметчице, Брежневе, Штирлице, чукче, еврее, армянском радио… Пьер копил истории абсурдные, сюрреалистические, произошедшие с ним и его друзьями, с друзьями друзей. Как пример: “Одетый в шкуру медведя Арман Сартр (фамилия актера) перекрестился и бросился с четырехметровой высоты”. Чарли Чаплин, в жизни мрачный, склонный к депрессиям, часто молчащий сутками, своей профессиональной работой заставлял хохотать весь земной шар. Он держал штат людей, около ста человек мужчин и женщин, которые собирали для него тысячи смешных. Они записывали их, они составляли картотеки: “Смешная история, произошедшая в театре”, “Смешная история, произошедшая на палубе прогулочного парохода”, “Смешная история, случившаяся в прачечной”. Были и такие: “Смешная история, после которой сгорел дирижабль”. Когда Чаплин придумывал сюжеты, он пользовался этой картотекой… Пьер Ришар один трудился за сотню коллекционеров смешного и щедро транслировал истории в мои коварные уши-ловушки. Несколько из них я внес тут же в готовый для съемок сценарий “Тысяча один рецепт влюбленного кулинара”. Пример: “Монолог Паскаля (имя героя) с помидорами”. Это воровство сюжета пошло на пользу фильму. В тот первый день нашего знакомства я услышал десятка два замечательных историй и рассказал дюжину своих. Появляющиеся и исчезающие слушатели, которые пили вино с танином, пьяно смеялись, мое авторское честолюбие ликовало.
Но тут случилось короткое замыкание. Пьер рассказывает: “В Стамбуле я с друзьями иду ночью по бульварам, там, где вкусные маленькие ресторанчики, и мой друг толкает меня в бок и говорит: “Пьер, хочешь посмотреть на себя?” Я удивился вопросу. Друг показывает пальцем на открытый стамбульский дворик, где расставлены столы, висят цветные фонари, дымят мангалы… На крошечной сцене три музыканта: флейта, барабан и контрабас; контрабасист – это я. Он не похожий на меня… а именно я! Рост, фигура, глаза, нос, подбородок, курчавые волосы, улыбка. Я стою и тупо смотрю на себя, играющего на контрабасе. Хотелось зайти, подняться на сцену и потрогать себя… Почему-то этого не сделал”…
Когда я услышал эту историю, я встал со стула, подошел к окну. Танин действовал, но не настолько, чтобы объяснить и понять как же так. Я в 1985 году писал сценарий вместе с Никитой Михалковым и Сашей Адабашьяном “Жизнь и смерть Александра Грибоедова”. Нас позвали в Стамбул, искать натуру для съемок Тегерана, где был, как мы знаем Грибоедов, где он работал в российском посольстве, где был трагически убит во время бунта. Но почему Стамбул? В те годы началась смута в Иране: Аятолла Хомейни изолировал Иран от всех иноверцев. И нам предложили искать Тегеран в Стамбуле. Однажды ночью мы шли по бульварам, где много маленьких ресторанчиков. Никита Михалков толкнул меня в бок и сказал: “Ираклий, хочешь посмотреть на себя?” Я удивился вопросу. Никита показал пальцем на ресторан, мимо которого мы только что прошли, вернул меня чуть назад, и я увидел небольшую эстраду и трио музыкантов: флейта, барабан, контрабас… Контрабасист был я, Ираклий Квирикадзе. Не человек, похожий на Ираклия, а я! Мы стояли и тупо смотрели на него. Особенно тупо смотрел я. Как сомнамбула, я вошел во двор, подошел к эстраде. Контрабасист меня заметил, улыбнулся и продолжал играть. Я смотрел на него, потом, не зная, что делать, оглянулся. Никита и Саша стояли рядом. Никита предложил: “Он кончит играть, познакомимся?!” Я махнул рукой: “Пойдем”. Мне не хотелось знакомиться с самим собой.
Я в рассказе о Пьере Ришаре, может, не упомянул бы этот странный случай раздвоения (я даже не знаю, как назвать этот феномен полной синхронности), думаю, не я один встречал в жизни двойников: я своего, Пьер Ришар своего, Никита Михалков своего… У Хемингуэя есть целый батальон Хемингуэев. Но почему Стамбул, ресторан, эстрада, контрабасист Квирикадзе и контрабасист Ришар? Весь год, снимая фильм то в горах, то в декорациях в Париже, то в тбилисской опере на записи музыки, то в придорожной кахетинской харчевне в сцене, где французский кулинар Паскаль скормил коммунистическим лидерам сациви из ворон, и у них началась коллективная диарея, в перерывах между работой, едой, мертвым часом мы с Пьером иногда увлекались рассказами случаев из жизни, как бы состязаясь в абсурдизме, сюрреализме, фантасмагоризме, магическом реализме наших историй. Незримые судьи: Маркес, Борхес, Кортасар, Льоса, Амаду, Астуриас. Незримые, так как они отсутствовали, а если и были бы с нами, вряд ли бы вслушивались в наши бредни… Все они удивились бы и не смогли бы объяснить, почему в череде историй появлялись двойники. Двойники не люди, а двойники истории.
