Эммануил Казакевич - Весна на Одере

- Ничего, товарищ полковник...

- Порядок в танковых войсках!

Подошли врачи, и Красиков поговорил с ними о прошедших боях и о том значении, которое имеет занятие Альтдамма и ликвидация немецкой группировки, нависавшей над правым флангом.

- Альтдамм, - сказал Красиков, - сопротивлялся отчаянно. Мне пришлось лично повести в атаку один из наших полков. - Помолчав, он спросил отрывисто: - Где Кольцова?

- В хирургической палатке, оперирует раненых.

- Скоро освободится?

- Скоро.

- Я подожду.

Полковник пошел прогуляться по деревне. Вдали виднелись роща и озеро. По большой дороге шли нескончаемой чередой обозы. Рядом с ними двигались освобожденные иностранцы. На высокой помещичьей фуре, в которую были впряжены могучие битюги, проехали к югу французские военнопленные, освобожденные нашими войсками на Балтийском побережье. Над фурой развевалось трехцветное знамя.

Шли люди в беретах, в кепи военного образца, в шляпах и матерчатых картузиках. Красиков помахал им рукой и пошел обратно, в деревню.

Здесь уже началась эвакуация раненых. Санитарные автобусы выстроились длинным рядом вдоль улицы. Повсюду суетились санитары с носилками.

Возле своей машины Красиков увидел другую легковую машину. Машина была новая, очень красивая, трофейная, марки "Опель-адмирал". Оба шофера его, красиковский, и другой - осматривали машину и обсуждали ее качества.

- Кто приехал? - спросил Красиков.

- Полковник Воробьев.

- Зачем?

Шофер смутился и сказал:

- К Кольцовой.

Красиков даже глаза вытаращил. Но тут же все объяснилось. Из хирургической палатки вышли большой, веселый, улыбающийся Воробьев и Таня. Левая рука комдива была забинтована белоснежной марлей, пограничная зеленая фуражка лихо заломлена на затылок.

- Ранены? - спросил Красиков.

- Да, легонько, - ответил Воробьев.

Его хитрые серые смеющиеся глазки смотрели на Красикова чуть насмешливо. Или, может быть, Красикову это показалось.

- И когда это с вами случилось? - спросил Красиков.

- Давненько.

- Почему же мы не знали об этом?

Воробьев ухмыльнулся.

- Приказал никому не докладывать. Спасибо, Татьяна Владимировна выручила, - он взял руку Тани и поцеловал ее. - Золотая рука! И губки золотые: ничего не разболтали. Да вот беда, неудобно их поцеловать подчиненная все-таки! - Он рассмеялся, потом спросил: - А вы тут зачем? Больны?

- Зубы, - промычал Красиков.

- Ах, зубы! - Воробьев улыбнулся. Красикову стало неловко, но комдив тут же заговорил о другом: - Я слышал, вы вчера водили в атаку батальон?

- Да, было, - небрежно сказал Красиков.

- Видите машинку? - спросил Воробьев, указывая на автомобиль. - Мои разведчики захватили. Принадлежала генералу Денеке, командиру девятой немецкой авиадесантной дивизии... В багажнике у него оказался даже парашют. Видно, выпрыгнул генерал из машины без парашюта...

Когда Воробьев уехал, Красиков впервые посмотрел на Таню. Она была очень хороша в белом халате и белой шапочке, со своими ясными большими глазами, глядевшими на Семена Семеновича серьезно и холодно.

- Где вы тут устроились? - спросил Красиков. - Мне надо поговорить с вами.

- Еще нигде, - сказала Таня. - Мы разгрузились - и сразу же начали прибывать раненые.

- Прогуляемся, - предложил Красиков.

Они пошли по деревне.

- Когда я просил вас стать моей женой, - сказал он, помолчав, - я не шутя говорил. И вчера, во время боя, перед лицом опасности, я еще раз все обдумал и все понял, - он открыл полевую сумку и вынул письмо. - Вот письмо жене, в котором я откровенно сообщаю о том, что люблю вас и что порываю с ней отношения. Со старым все кончено, Таня, - он взял ее руку и крепко сжал в своей. - Нас перебрасывают, - продолжал он, и его голос стал торжественным, - на берлинское направление... Мы стоим перед последним сражением этой войны. И все это как бы совпадает... с нашим личным счастьем... - Таня молчала, и он продолжал скороговоркой: - А насчет той медсестры... Я ценю ваши добрые чувства к людям, Танечка. Я погорячился. Приказ об этой женщине отменен. Она уже опять с этим комбатом. Давно, уже несколько дней...

Таня взглянула на него удивленно, но опять ничего не сказала.

Красиков положил свое письмо в карман ее халата и промямлил смущенно:

- Я еще вот что хотел вам сказать, Танюша... Там, в этом письме, не все написано, так сказать, фактически верно... Я пишу, что познакомился с вами в сорок первом году... И дальше, что вы меня выходили, когда я был ранен, тогда же, в сорок первом... Это я, так сказать, чтобы вышло как-то приличнее, лучше...

Ее щеки горели. Его уже начинало беспокоить ее молчание, как вдруг она, по-прежнему молча, вынула из кармана письмо, разорвала его и бросила на траву.

- Вот и все, - наконец заговорила Таня. Покачав головой, она произнесла уже без гнева, а с горестным изумленим и упреком: - Ой, какой вы нехороший! Какой вы жалкий!

И она пошла обратно в деревню.

Красиков стоял неподвижно, пока Таня не скрылась из виду. Потом он поднял с земли разорванные половинки письма, сунул их себе в карман и пошел к своей машине.

После отъезда Красикова в медсанбате стало шумно и оживленно. Женщины неведомо каким образом сразу узнала о случившемся. Левкоева вбежала к Тане в палатку, долго трясла ее руку, целовала ее и приговаривала:

- Молодец, Танюша! Я все знаю...

Таня грустно улыбнулась;

- Еще бы! В нашем медсанбате что-нибудь скроешь!..

Маша была очень довольна. Она вообще считала, что мужчин надо "срезать", "не давать им воли".

- Если им дашь волю, - говорила она Тане, гуляя с ней по деревне и держа ее за руку, как девочку, - они на голову сядут. При коммунизме - и то еще будет не мало возни с этими мужчинами!

Глаша, занятая эвакуацией раненых, все-таки выбрала свободную минутку и прибежала к Тане. Тут она впервые узнала, что без своего ведома имела отношение к Таниному разрыву с Красиковым. Она удивилась, охнула и сказала, прослезившись:

- Очень прекрасно!.. Так ему и надо!

Женщины медсанбата - милое, шумливое, доброе и говорливое племя были настроены как-то по-особенному радостно, словно они вместе с Таней совершили некий важный подвиг.

Они радовались не только тому, что Таня посрамила Красикова. Здесь торжествовало более высокое чувство - радость людей от ощущения чистоты и силы человеческого характера, не идущего на сделки со своей совестью. Покончив с работой, женщины и девушки расселись на крылечке и запели русские песни. Они пели про смерть Ермака и про гармониста в прифронтовом лесу, про широкую Волгу и седой Днипро.

Так они сидели, прижавшись друг к другу, до поздней ночи, и нежные женские голоса звенели в теплом ночном воздухе, вызывая в сердцах у идущих по ночным дорогам солдат сладкую грусть - тоску по родине.