Петер Нойман - Черный марш. Воспоминания офицера СС. 1938-1945

Мы лежим плашмя посреди хаотического нагромождения штукатурки, металлолома и битого стекла. Вокруг – град камней и осколков металла.

Пронзительный свист, сильный взрыв, и раненый пулеметчик катается по земле, держась за живот.

Подбегаю и занимаю его место. Второй номер еще на месте, дрожа от возбуждения. Ствол пулемета раскален, несмотря на дождь и на то, что солдат поливает ствол водой для охлаждения.

Перед собой, на углу Ваттгассе, ничего не вижу, кроме зеленых силуэтов. Они движутся вдали и не имеют четких очертаний. Нажимаю на гашетку в приступе холодной ярости, заставляющей меня стиснуть зубы.

Но их слишком много. Нужно отступать, пока не поздно. Круша препятствия, медленно приближаются первые танки.

Поднимаю руку.

– Внимание! Немедленное отступление!

Секундное колебание. Затем выжившие в бою в Оттакринге бегут в укрытие за оборонительным рубежом Гюртеля, держась как можно ближе к стенам, спотыкаясь каждую минуту о мертвые тела и обломки, разбросанные на разбитой мостовой.

9 апреля. Всю ночь продолжался ожесточенный и отчаянный бой между нами и саперами Толбухина, продвигавшимися по тоннелям венского метро. Бой велся вслепую, мы не знали точно, где находится противник. Глухие взрывы с пугающими вспышками эхом разносились по тоннелям. Происходили рукопашные бои с применением кинжалов. Звериные крики, и мы убегаем, все время убегаем.

Во всех секторах русские упорно движутся вперед к каналу.

С рассвета мы засели в корпусах военного госпиталя. Русские бросили против нас танковые группы по двадцать или тридцать машин каждая. Пока им не удалось пробиться сквозь нашу оборону.

В коридорах госпиталя на голом полу лежат сотни раненых, ожидающих, что кто-то придет и позаботится о них. У некоторых ужасные раны с черными вздувшимися краями, перевязанные кое-как бумажными бинтами. Марлю и вату давно уже не достать. В операционных режут, сшивают, ампутируют. Все это производится без анестезии, последние банки хлороформа давно опустошили.

Повсюду стоит и липнет к стенам жуткий смрад от крови, омертвевшей плоти и хлорэтила.

Из каждого окна солдаты ведут огонь по Ванрингерштрассе или в сторону заграждений из колючей проволоки на Шпиталгассе, за которой укрываются русские.

Удивительно голубое небо. Начинают цвести деревья в госпитальном саду. Скорее, начинали, потому что бомбы, снаряды и шрапнель методично срезают ветки деревьев и сводят их к одним стволам.

Трагичная весна. Природа проснулась лишь для того, чтобы погибнуть.

В течение четырех дней у нас не было ни минуты покоя. Не знаю, то ли мои нервы натянуты сверх меры, но я нахожу весь этот ужасный грохот взрывов и орудийных выстрелов невыносимым. Такое ощущение, будто этот грохот, заполнивший мою голову, разрушает волю и может довести меня до грани безумия, если продлится дольше.

10 апреля. В течение двух часов собрался специальный трибунал и за две минуты приговорил к смерти членов фольксштурма, обвиненных в дезертирстве.

Их около десяти человек под охраной эсэсовцев с автоматами в руках. Они знают, что им осталось жить лишь несколько минут.

Ни у одного из этих пожилых людей, попавших в ополчение добровольно или иным путем, никогда не было такого состояния духа, которое придало бы ему хоть немного веры в полученные приказы.

Таковы почти все австрийцы. Совершенно очевидно, если быть правдивым с самим собой, что каждый венец на самом деле ждет и надеется лишь на одно – на приход красных. Австрийцы полагают, что это принесет им если не свободу, то, по крайней мере, мир и гарантию спасения жизни.

Не могу избавиться от ощущения, что венцы с радостью выдали врагу и предали бы нас без всяких угрызений совести, если бы мы им предоставили такую возможность. Парадокс в том, что местные жители кажутся удрученными и деморализованными перед лицом наступления красных, в отличие от жителей Будапешта, который не находится на немецкой территории. Аншлюс был на самом деле плохой сделкой с нашей стороны. Австрийцы слабохарактерная, безвольная, поверхностная, эпикурейская и фривольная нация. Она скулит и дрожит, как побитая девица.

Отрывистая команда заставляет меня взглянуть на происходящее вокруг.

– Взвод! Приготовиться!

Распоряжается экзекуцией один унтер. Фольксштурмовцы выстраиваются у полуразрушенной стены. Некоторые из них в слезах. Они все еще со своими повязками.

– Целься! – командует сержант, поднимая руку.

Проходит бесконечная секунда.

– Пли!

Это не казнь, а настоящая бойня.

Русские, которые с утра беспрерывно аккомпанируют нам музыкой Дантова ада своих «сталинских оргбнов» (то есть гвардейских реактивных минометов – «катюш» и других. – Ред.), несомненно, с удовольствием узнали бы, что мы тоже ликвидируем наших местных соратников.

Они неумолимо продвигаются к госпиталю улица за улицей, аллея за аллеей, от дерева к дереву.

Солдаты, которым удалось пробиться со своих боевых рубежей, рассказывают, что кое-где, в частности у Шёнбрунна, русские уже празднуют победу. Несколько преждевременно. Рассказывают также, что в пригородах, занятых большевиками, из каждого окна свешиваются белые флаги капитуляции, как символы позора. Виднеются также на крохотных балконах и во всех магазинах краснобелые австрийские флаги.

11 апреля. Пятая ночь штурма Вены, которая все еще защищается, или, вернее, мы все еще ее обороняем.

В грязно-серых водах Дунайского канала отражается зловещее зарево пожаров, бушующих в городе почти повсюду. Кроваво-красное небо к югу часто затемняется огромными клубами черного дыма от свалки горюче-смазочных материалов в Хетцендорфе, которая горит несколько часов. В течение дня дым закрывает солнце и почти не дает возможности дышать.

Очереди русских зениток плетут сверкающую паутину, но нам некогда смотреть на клубочки дыма, которые обозначают разрывы в небе зенитных снарядов.

И по очень простой причине. Самолеты люфтваффе, давно покинувшие небо над Веной, больше не вернутся. Теперь в воздухе господствуют штурмовики «Ильюшин», «Туполев» и другие, истребители-бомбардировщики «Лавочкин» и «Яковлев».

Короткая пулеметная очередь говорит нам о том, что на противоположной стороне канала проснулись красные артиллеристы.

В настоящее время в нашем секторе тишина. Мне это не нравится, потому что, как правило, такая фальшивая тишина не сулит нам ничего хорошего в будущем.

С другой стороны, вчера русская артиллерия не переставала обрабатывать наши позиции всю ночь. Какой непостижимый приказ может помешать им обстреливать нас и этим вечером?

Население прячется в погребах и пальцем не пошевелит, чтобы помочь нам. Если у нас нет воды, то черт с нами, думают венцы. Если у нас кончатся продовольственные пайки, то никто не даст нам миску супа или кусок черного хлеба.