Рейнгард Шеер - Германский флот в Первую мировую войну

«Наше побережье не блокировано, поэтому наша торговля с нейтральными странами, поскольку речь не идет о контрабанде, сама по себе могла бы спокойно продолжаться, тем не менее, вся торговля на побережье Северного моря остановилась. Англия оказывает сильное давление даже на соседние с нами страны, стремясь воспрепятствовать продаже нам необходимых для ведения войны товаров. Особенно энергично старается она помешать подвозу через нейтральные страны жизненных припасов. Дело заключается здесь не только в импорте продовольствия для нашей армии, но и в намерении Англии заморить голодом весь германский народ. При этом Англия совершенно не считается с положениями международного права, так как жизненные припасы являются лишь условной контрабандой и подлежат захвату только в том случае, если они предназначаются для снабжения армии. Согласно постановлениям Лондонской конференции подобная условная контрабанда может быть конфискована только тогда, когда она доставляется на судне [329] непосредственно в неприятельскую страну; если же она направляется через нейтральную страну, например — через Голландию, то ее захват недопустим. Несмотря на это, большое количество пароходов с продовольствием, нефтью, рудой и т. д. было захвачено на пути в нейтральные страны, хотя отнюдь не было установлено, что в дальнейшем грузы предназначались для Германии.

Если Англия стремится таким образом уничтожить нашу торговлю, то мы совершили бы лишь акт справедливого возмездия, в свою очередь предприняв войну против английской торговли и применив при этом все доступные нам средства. Далее, если Англия не считается при этом с интересами нейтральных стран, то у нас, при ведении войны, нет ни малейших оснований налагать на себя в этом отношении какие бы то ни было ограничения. Мы нанесем Англии самый чувствительный удар, если подводными лодками повредим ее торговле. Мы должны, следовательно, использовать это средство, применяя его в соответствии с его своеобразными свойствами. Чем энергичнее будет вестись война, тем скорее она придет к концу, тем меньше человеческих жизней будет принесено в жертву и тем меньше будет потеряно жизненных благ. Подводная лодка не может поэтому щадить экипажи пароходов, и им придется, следовательно, погибать вместе с судами. Можно обратить внимание судовладельцев на неизбежность подобных последствий и предупредить, что при попытке захода в английский порт их суда будут подвергаться опасности уничтожения вместе с их экипажами. Именно это указание, что жизнь экипажей пароходов находится в опасности, и приведет в скором же времени к полному прекращению движения пароходов в Англию. Одновременно с этим предупреждением следует объявить блокаду или всего, или части английского побережья. Провозглашение блокады необходимо как предостережение нейтральным странам об упомянутых выше последствиях. Серьезность [330] положения требует, чтобы мы оставили в стороне колебания, так как мы не имеем больше права колебаться. Да и в интересах будущего важно уже сейчас дать почувствовать неприятелю, каким могущественным средством для нападения на его торговлю мы располагаем, и что этому средству будет дано самое беспощадное применение».

Естественно, что в ответственных политических кругах возникли большие сомнения относительно впечатления, которое должен был вызвать в нейтральных странах подобный образ действий, диктуемый военными соображениями.

В ответном письме Адмирал-штабу от 27 декабря 1914 г. государственный канцлер формулировал свои соображения по этому вопросу в том смысле, что хотя с правовой точки зрения и нельзя ничего возразить против предполагаемой подводной блокады, тем не менее решение зависит от военно-политических соображений. Вопрос заключается не в том, следует ли вообще прибегать к этой мере, а в том, когда именно можно будет ее осуществить без вреда для нашего политического положения. Такое мероприятие, как подводная блокада, которое могло бы вредно отразиться на позиции нейтральных стран и на нашем подвозе, может быть проведено в жизнь без каких-либо опасных последствий только в том случае, если наше военное положение на континенте станет настолько прочным, что оно не будет вызывать сомнений, и можно будет считать, что опасность перехода нейтральных государств на сторону нашего противника будет исключена. Сейчас этот момент еще не наступил.

По смыслу этого ответа ясно, что значение вопроса не было осознано и оценено во всей его полноте. Дело теперь заключалось не в том, мог ли флот применить новое своеобразное средство, позволявшее всесторонне развить и углубить методы ведения войны, а в том, правильно ли была оценена серьезность положения. [331]

В ответе государственного канцлера сквозили смутные намеки на то, что сперва надо добиться успеха в сухопутной войне, а затем уже можно подумать о борьбе с Англией.

Но мы были со всех сторон окружены врагами. Разве мы могли вырваться из петли с помощью одной лишь сухопутной войны или путем морской войны в том виде, в каком она до сих пор велась? Каким же способом могли мы добиться того, чтобы не оказаться побежденными? Из этого простого рассуждения вытекало указание на подводную войну против торговли.

Нашей обязанностью являлось основательное обсуждение политических последствий подобной войны, ее осуществимости с военно-морской точки зрения и ее перспектив при правильной оценке английской экономики. Подобным изучением следовало бы заниматься до начала войны, но об этом не позаботились, так как никто не мог предвидеть, что война с Англией должна была означать войну против ее морской торговли со всеми вытекающими отсюда последствиями. Да и кто мог бы подумать о возможности такого положения, при котором мы сами окажемся в состоянии причинить английской торговле такой же ощутимый вред, какого мы должны были ждать для своей собственной торговли в результате английской блокады? Этого нельзя было предвидеть и в этом отношении никого нельзя упрекать. Наоборот, наша морская политика была бесконечно далека от подобных агрессивных замыслов. Только в обстановке мировой войны, при необходимости защищаться от поднявшихся против нас народов, с сознанием огромной беды, в которую хотела ввергнуть нас Англия, и могли открыться перспективы возможного избавления от опасности.

Надо было считать за счастье, что наша морская политика вообще допускала возможность осуществления подобного плана; что от состояния обороны, когда неприятель спокойно поджаривал нас на медленном огне, мы могли перейти к нападению; что в числе наших боевых средств мы обладали не только мощным оружием, но и необходимым для него личным [332] составом, бесстрашным и обладающим достаточными техническими познаниями; что в дальнейшем, при применении этого оружия, можно было положиться на неприкосновенность его опорных пунктов, к защите которых всегда был готов призванный для этого флот. Перед нами открывались широчайшие перспективы, так как итоги борьбы обещали нам реализацию германских требований о свободе морей. И если сравниваешь значение, которое должен был иметь этот план, с той формой, в которую он вылился при недостатке дальновидности и мужества у облеченных правом на принятие окончательного решения инстанций, то испытываешь чувство глубокого разочарования и жгучего сожаления о бесчисленных героически принесенных и напрасных жертвах.