Владимир Федюк - Керенский

Не сразу удалось взять под стражу и Раскольникова. Он вернулся в Кронштадт и чувствовал себя в безопасности. Однако под угрозой полной блокады острова Кронштадтский совет 13 июля дал согласие на арест Раскольникова. Тем не менее Временное правительство так и не смогло до конца ликвидировать независимость "кронштадтской республики". Вплоть до октябрьского переворота Кронштадт продолжал оставаться оплотом большевиков и рассадником анархии.

Символической точкой в истории неудавшегося восстания стали организованные 15 июля похороны убитых на улицах Петрограда казаков. Накануне семь открытых гробов были выставлены в Исаакиевском соборе, и всю ночь у его дверей стояла длинная очередь желающих проститься с покойными. К началу заупокойной службы в собор прибыли министры, руководители ВЦИКа, иностранные послы. В 10 часов утра в соборе появился Керенский. Он был бледен (всю предыдущую ночь он не спал ни часа, договариваясь о формировании нового правительства) и необычно молчалив. Сотни похоронных венков заполняли внутреннее пространство собора. На самом большом, принесенном делегацией Союза казаков, красовалась надпись: "Тем, кто верно выполнял свой долг и погиб от рук германских агентов".

Служба продолжалась больше трех часов. После этого фобы были вынесены на площадь, где выстроились в парадном строю пехотные и кавалерийские полки. На затянутую черным шелком трибуну поднялся Керенский. Его речь была короткой, но эмоциональной. "Граждане! Россия переживает драматический момент. Она ближе к гибели, чем когда-либо в своей истории. Перед всеми вами я открыто заявляю, что все попытки подстрекательства к анархии и беспорядкам, откуда бы они ни проистекали, будут безжалостно пресекаться… Перед телами погибших я призываю вас поклясться, что вместе с нами вы приложите все силы, чтобы спасти государство и свободу". Вскинув правую руку, Керенский прокричал: "Клянусь!" После секундной паузы взорвалась вся площадь: "Клянемся!" Керенский стал спускаться с трибуны, но толпа подхватила его на руки и понесла к автомобилю.

Гигантская процессия запрудила Невский. По подсчетам газет, в шествии приняло участие больше ста тысяч человек. Еще одна особенность — нигде не было видно ни одного красного знамени, только черный, траурный цвет. Ни разу оркестр не сыграл надоевшую "Марсельезу", только похоронные марши. Левая пресса заговорила о том, что контрреволюция поднимает голову.

Действительно, на какое-то время могло показаться, что развитие революции пошло вспять. Волна арестов захлестнула весь Петроград. Большинство из них было делом "добровольных жандармов". Для этого достаточно было простого обвинения в принадлежности к большевикам. Половцев писал: "Арестованных приволакивают в огромном числе. Кого только солдаты не хватают и не тащат в штаб? Немного напоминает манию арестов в первые дни революции. Всякий старается поймать большевика, ставшего теперь в народном представлении германским наймитом".[258]

Одновременно в настроениях толпы стал отчетливо прослеживаться антисемитский оттенок. Еще несколькими месяцами ранее правые газеты развернули кампанию по "разоблачению псевдонимов", основанную на том, что многие социалисты из Совета были евреями. Чаще других при этом повторялась фамилия Ю. М. Стеклова — Нахамкес. В ту пору Стеклов был меньшевиком, но своими громогласными призывами к расправе над затаившимися контрреволюционерами мало отличался от большевиков. В разгар реакции Стеклову пришлось поплатиться и за это, и за еврейскую фамилию. Ночью 7 июля в квартиру Стеклова ворвалась группа военных. Хозяин квартиры сумел связаться по телефону с Керенским. Тот лично прибыл на место и уговорил оставить Стеклова в покое. Но под утро у дома Стеклова вновь собралась агрессивно настроенная толпа. После этого Стеклов спешно покинул город и перебрался на дачу. На грех, дача Стеклова находилась по соседству с дачей Бонч-Бруевича, где неделей ранее отдыхал Ленин. В ночь на 10 июля отряд юнкеров, посланный за Лениным, не найдя его, прихватил с собой Стеклова. После нового вмешательства Керенского Стеклов был освобожден, но с тех пор в течение месяца не решался ни днем ни ночью покидать Таврический дворец.

В этой ситуации Временное правительство могло реально обезглавить большевистскую партию и общественное мнение приняло бы любые, самые радикальные меры. В эти дни Ленин говорил Троцкому: "Теперь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент".[259] Но власть проявила неожиданные колебания. Нанеся удар влево, она немедленно компенсировала это ударом вправо. Еще 5 июля подал в отставку министр юстиции Переверзев. Фактически его принудили к этому его же коллеги по кабинету, упрекавшие его в чрезмерно поспешном обнародовании документов о связях большевиков с германской разведкой. Через две недели был уволен от должности генерал Половцев. Вслед за ним ушел начальник контрразведки капитан Никитин, в чьих руках находилось расследование дела о связях большевиков и германской разведки. После этого обвинение в адрес Ленина стало разваливаться на глазах.

Найти объяснения такому поведению несложно. Еще недавно в исследованиях, посвященных событиям 1917 года, господствовал тезис о периоде "двоевластия", завершившемся в июльские дни переходом всей власти в руки Временного правительства. Нам это утверждение кажется неверным. "Двоевластие", а точнее фактическое безвластие, продолжалось и в последующие месяцы. Когда прошел первый страх, крикливые защитники "свободы" вновь подняли головы и правительство вынуждено было с ними считаться. Даже если бы правительство попыталось встать на путь последовательных репрессий, оно не нашло бы реальной силы для их осуществления. Революционная пропаганда слишком глубоко въелась в души, чтобы быть отвергнутой в одночасье.

НА ВЕРШИНЕ ВЛАСТИ

Наведение порядка в столице еще не означало завершения политического кризиса. После ухода министров-кадетов и отставки Переверзева правительство фактически перестало существовать. На повестку дня встал неотложный вопрос о реформировании кабинета. На утреннем заседании Временного правительства 7 июля 1917 года министры-социалисты Чернов и Церетели зачитали декларацию, содержавшую программу действий на ближайший период. Она предполагала немедленное провозглашение демократической республики, ускорение подготовки выборов в Учредительное собрание, проведение неотложных мероприятий в области земельного и рабочего вопросов.

Неожиданно эти предложения вызвали резкое противодействие со стороны министра-председателя князя Львова. Он заявил, что не считает возможным оставаться во главе правительства в ситуации, когда ему навязывают решения, с которыми он принципиально не согласен. Детали своих расхождений с социалистами Львов изложил в открытом письме, опубликованном на следующий день всеми центральными газетами.