Иван Арсентьев - Короткая ночь долгой войны

Утром встречаем полк. Погода отличная, аэродром завален по колено снегом. Пока расчищали да укатывали, погода опять испортилась, наползла акклюзия, видимость ограниченная, группами летать нельзя, опять давай «охотников»!

С первой недели января, когда наши войска принялись за ликвидацию армии Паулюса, окруженной в Сталинграде, немцы, отступавшие с Северного Кавказа, переменили аллюр с крупного шага на карьер. Хватают и увозят все ценное, поэтому «охота» стала не свободной, как бывало, - мол, бей, что попадет, - а целенаправленной. Сегодня - уничтожать эшелоны.

Летим как обычно, я - справа от Бабакова, настроение у него подходящее, наконец-то командование полка вняло его настоятельным требованиям, оснастило несколько самолетов фотоаппаратурой, в том числе и наши. АФАИ-25, похожей на два ведра, поставленных друг на дружку венцами, закреплен в середине фюзеляжа. Пленка широкая, вроде рентгеновской, на которую врачи снимают наши внутренности, система управляется из кабины нажимом кнопки. Техника - ничего не скажешь! Это она, техника, как нельзя более воодушевляет Бабакова, но мне-то известна истинная подоплека его воодушевления, горячей любви и так далее к новшеству. Такая уж натура у человека. Витязь, гремящий костяшками счетов, ха-ха!

Слева скользит пара синеватых рельсов, смутно виднеются присыпанные снегом поперечины-шпалы, мелькают будки путевых обходчиков, шлагбаумы, нет только эшелонов. Может, до нас кто-то поработал, пустил их под откос? Но по обеим сторонам колеи чисто, а впереди уже маячит Армавир. На город заходить строго запрещено, да мы и сами не очень-то рвемся, знаем, чем там пахнет...

- Пошли на юг, - предлагаю ведущему.

- Зачем?

- Фрицы из щелей выползают, авось подловим что-либо стоящее.

- Давай!

Берем курс сто восемьдесят градусов, «бреем» низко над холмистой землей - противник не должен нас ни видеть, ни слышать, прежде чем мы появимся у него над головой. Летим над крышами длинной станицы, определяю - Советская. На улицах видны люди, похоже, станичники выбрались из погребов, немцы не стали бы махать нам руками... Проходит еще минут пять-шесть - и вдруг... нет, я не по­верил своим глазам: в отлогой лощине, поросшей кустарником, белым от инея, стоят танки. Стоят кучей! Фашистские «панцерны» с крестами на бортах! «Мать честная! Да возможно ли такое? Немцы - педанты, аккуратисты, известные своей исполнительностью, создавшие собственную теорию танковой войны, - и так грубо, так недопустимо нарушили уставные порядки: в одном месте собрали до трех десятков бронированных машин. Невероятно! - мелькает в голове, пока мы проносимся над ними. - Гм... А может, это макеты?» - берет меня сомнение. Оглядываюсь: макеты довольно лихо лупят нам вслед из пушек! Среди них - две автоцистерны стоят борт к борту, заправляют танки. «Значит, - резюмирую, - крепко приперло, коль скопились в такую кучу, не иначе - на туманную погоду понадеялись, дескать, русские летать не смогут. Ну, коли так, будет вам «мала куча»! О таком фарте я и не мечтал. Попались, голубчики...»

Разворачиваемся обратно, проклятые облака прижали к самой земле, высота - глядеть страшно.

Бабаков командует:

- Не спеши, будем бросать по одной бомбе, Эрэсами - по цистернам!

Пикирую. В прицеле заправщик. Стреляю. Ух ты! Красотища-то какая! Цистерна вспучивается багровым огнем, брызги пламени обдают танки. Бросаю бомбу в огненный котел, выхожу со скольжением из атаки. По мне стреляют, но... близок локоть, да не укусишь. Им трудно целиться, я на ничтожно малой высоте, а перемещение у меня - во какое! «Ну, держись, гвардия! Наконец пришел и мой звездный час, отплачу за всех, теперь потешусь над вами - Я!»

Второй заход. Стреляю, кладу в скопище еще бомбу. Земля и воздух сотрясаются, багровый горящий разлив заполняет желоб балки, из гибельной котловины выползают два-три «панцерна», ищут спасения. Еще заход, бью из всех стволов. Внизу шквал огня, мне мешает дым, плохо вижу. Потоки раскаленного воздуха подбрасывают самолет, как пушинку. Шестая атака, шестая бомба, конец.

- Будем фотографировать, - слышится деловитый голос Бабакова.

«Тьфу, чтоб тебя!..» Лететь без маневра по ниточке под прицельным огнем фашистских танков - самоубийство. Пытаюсь убедить его, что аэрофотосъемка со столь мизерной высоты ничего не даст, к тому ж угловая скорость большая, кадры получатся смазанными. Но Бабаков и слушать не хочет. Еще бы! Разве упустит он такую поживу! Поистине скупому душа дешевле гроша. Одно дело личный счет в записной книжке себе на память, другое - документальное фотоподтверждение командованию на предмет начисления прогрессивки. Без него кто поверит, что пара «горбатых» учинила такое во вражеском тылу? Эх, дурак-чиряк, сам в петлю - и меня с собой. По мне, хоть бы ни единого танка не записали на наш счет, ведь главное, чтоб сами немцы списали их в расход! Но я подчиненный, выполняю приказ, ложусь на курс.

- Не болтай самолет! - предупреждает Бабаков строго, будто я не знаю, как пилотировать, или не знаю, что при энергичном маневре в объектив будет попадать все на свете, кроме горящих внизу танков. Бабаков уже над пожарищем, летит - не шелохнется, щелкает старательно драгоценные кадры. Приближается мой рубеж, подправляю курс и жму кнопку включения АФАИ-25. Меня швыряет восходящими потоками раскаленного воздуха, едва удерживаю машину на курсе. Кошу глазом на ведущего: силен все же, черт, уже заканчивает пролет цели.

В это время справа от него вспышка разрыва, стреляют живые «панцерны», понятно: мы им теперь не опасны, бомбовые отсеки и снарядные ящики у нас пустые. Рядом с моей кабиной тянется трасса, бьют вдогон. Пора убираться восвояси. И вдруг я ушам своим не верю:

- Еще заход на фотографирование!

Зачем? И он и я уже отсняли результат удара. Докладываю об этом Бабакову, но он упрямо разворачивается на горящую лощину. Я поеживаюсь. Теперь нас встретят по-иному... Опять пытаюсь убедить ведущего, что пленка получилась нормальная. В ответ раздраженно:

- Прекрати болтовню! Приказываю делать дубль!

«Тьфу, будь ты неладен! Тебе нужен дубль, чтоб урвать лишний рубль!»

Лечу следом, Заканчиваем разворот, выходим снова на цель. По нас не стреляют. Пока не стреляют... Бабаков - на прямой, летит без маневра, фотографирует. Внезапно ослепительная вспышка, ярче огня, полыхающего под нами, скрывает на долю секунды его самолет, и тут же крыло, точно отрубленное от фюзеляжа, резко взмывает, Бабаков, заваливаясь влево, врезается в землю.

Все. Конец бухгалтерии...

Мгновенно отрываю палец от кнопки АФАИ, создаю резкое скольжение, толкаю сектор форсажа двигателя, по поздно: в кабине ослепительный треск, что-то обжигает голову, ноги, приборная доска плывет куда-то вверх, за ней плывет земля...