Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - Павел Федорович Николаев

Кроме того, царь, расправлявшийся с каждым, кто во времена опричнины осмеливался давать в монастыри и церкви вклады на помин души казнённых, здесь, в самом Новгороде, перед возвращением в Москву выдал Кирилло-Белозерскому монастырю грамоту на «село Ветлинское Дмитровского уезда» для поминовения души князя Старицкого.

…После Новгорода Грозный намеревался взяться за Псков. 21 февраля горожане встретили его хлебом-солью и изъявлением полной покорности. Тем не менее все монахи и монастыри были ограблены до нитки. Опричники изымали деньги, кресты и иконы, драгоценную церковную утварь и книги. Людские потери были невелики: казнили игумена Псково-Печерского монастыря Корнилия, книжника Васьяна Муромцева и ещё десятка три псковичей (в основном духовных лиц, связанных с игуменом).

Это чудо летописи объясняют заступничеством юродивого Николы, которого посетил царь. Угощая Иоанна, юродивый предложил ему сырого мяса.

Царь отказался:

– Я христианин и не ем мяса в Великий пост.

– Ты делаешь хуже, – заметил Никола, – питаешься человеческою плотию и кровию, забывая не только пост, но и Бога!

Юродивые почитались в народе почти как святые, они были воплощением его совести. Поэтому гневливый владыка сдержал себя, а Никола, провожая его, напутствовал:

– Хватит мучать людей, уезжай в Москву, иначе лошадь, на которой ты приехал, не повезёт тебя обратно.

Царь не внял данному ему совету приказав снять колокола с Троицкого собора. Тут же пал его лучший конь. Трусливый и суеверный деспот в ужасе бежал из Пскова.

Новгородская интермедия закончилась. Подводя её итоги, Р. Г. Скрынников писал: «В истории кровавых „подвигов" опричнины новгородский погром стал самым отвратительным эпизодом. Бессмысленные и жестокие избиения ни в чём не повинного новгородского населения навсегда сделали самое понятие опричнины синонимом произвола и беззакония».

Тишина ужаса

С февраля по июль 1570 года в Александровской слободе расследовалось дело новгородского архиепископа Пимена. Собирались доносы и улики, производились аресты. Из подследственных выбивались и выжигались нужные показания.

25 июля на Торговой площади Китай-города поставили 18 виселиц, разложили большой костёр, над которым повесили огромный котёл. Увидев эти страшные приготовления, люди поспешили разбежаться по своим домам, бросив лавки с товаром. В воцарившейся тишине раздавался лишь звон бубнов – на площадь въезжал Грозный.

Иоанн был в полном военном облачении – «в доспехе, в шоломе и с копнём». Вид пустой площади озадачил тирана, что-то мелькнуло человеческое в его замутнённом сознании. Но ярость и жажда расправы тут же погасили искорку гуманности. По его приказу опричники начали сгонять москвичей к месту казни.

Когда площадь заполнилась, царь обратился к горожанам с вопросом:

– Народ! Увидишь муки и гибель; но караю изменников! Ответствуй: прав ли суд мой?

Люди, уже попривыкши к ужасам постоянных казней, «велегласно» отвечали:

– Да живёт многие лета государь великий! Да погибнут изменники.

После «одобрения» его намерений Иоанн приступил к действию. Из толпы осуждённых вывели 180 человек, и царь даровал им, как менее виновным, жизнь и свободу. Помилованные были переданы на руки земским боярам и дворянам, которым Грозный заявил:

– Вот, возьмите, дарю их вам, принимайте, уводите с собой, не имею никакого суда над ними.

Казни начались с членов земской Боярской думы. Первыми взошли на эшафот печатник[41] И. М. Висковатый, чиновник опытнейший в государственных делах, и главный казначей Н. А. Фуников, верный слуга царства от юности до преклонных лет. Думный дьяк развернул свиток и начал читать: «Иван Михайлов, бывший тайный советник государев! Ты служил неправильно его царскому величеству и писал к королю Сигизмунду, желая предать ему Новгород. Се первая вина твоя!»

Ударив Висковатого плёткой, дьяк продолжал чтение: «А се вторая, меньшая, вина твоя: ты, изменник неблагодарный, писал к султану турецкому, чтобы он взял Астрахань и Казань». Ударив ещё раз беззащитного пленника своей страны, дьяк закончил чтение: «Ты же звал и хана крымского опустошать Россию: се твоё третие злое дело!»

Согласно прочитанному обвинительному акту, глава Посольского приказа, занимая 21 год высший дипломатический пост, только и делал, что натравливал соседей на свою страну. Услышав эту ахинею, Висковатый, человек смиренный и великодушный, воскликнул:

– Свидетельствуюсь Господом Богом, ведающим сердца и помышления человеческие, что я всегда служил верно царю и отечеству. Слышу наглые клеветы: не хочу более оправдываться, ибо земной судия не хочет внимать истине; но Судия Небесный видит мою невинность. И ты, о государь, увидишь её пред лицом Всевышнего!

По свидетельству А. Гваньини, Висковатый обратился не к царю, а ко всему кагалу опричников:

– Несчастные вы люди вместе с великим князем. Разбойники вы и прислужники его бессовестных деяний. Проливаете вы незаслуженно невинную кровь. Вы поступаете как тираны, право и неправо посылаете смертных на гибель. Всё, в чём вы меня обвиняете, совершенно ложно, но для вас нет ничего легче, чем погубить невиновного. Но придёт час, которого вы не ждёте. Бог когда-то вас накажет и сурово за всё покарает.

Кромешники сорвали с Висковатого одежду и голым привязали к большому кресту. По желанию Грозного роль палачей взяли на себя присутствовавшие на площади дворяне и приказные. Первым к истязаемому подошёл Малюта Скуратов и отрезал казнимому ухо… К великой досаде Иоанна, Висковатый быстро отдал Богу душу.

Казначей Фуников-Карцев тоже с достоинством принял смерть, бросив царю:

– Се кланяюсь тебе в последний раз на земле, моля Бога, да примешь в вечности праведную мзду по делам своим!

Сего несчастного фактически сварили, попеременно поливая кипятком и холодной водой.

Казни продолжались четыре часа. Жертвами террора стали 120–130 человек. В основном это были новгородские дворяне и приказные из Александровской слободы. Завершил Грозный этот день «визитом» к вдовам Фуникова и Висковатого. Н. Карамзин пишет: «Приехал к нему в дом, смеялся над их слезами; мучил первую, требуя сокровищ. Хотел мучить и 15-летнюю дочь её, но отдал её сыну царевичу Иоанну[42], а после вместе с матерью и с женой Висковатого заточил в монастырь, где они умерли с горести».

На этом летние злодеяния не кончились. До 8 августа было казнено ещё от 60 до 80 человек. Расправлялись уже не с самими «преступниками», а с их жёнами и детьми. Умерщвляли целыми семьями (Тулуповых, Ростовцевых, Румянцевых и других). При этом женщин и детей топили.

По утверждению английского дипломата Джерома Горсея, подобные расправы производились и в Александровской слободе: «Многие были убиты ударами в голову и сброшены в пруды и озёра около слободы. Трупы их стали добычей огромных щук, карпов и других рыб, покрытых таким жиром, что ничего,