Борис Соколов - На берегах Невы

Мы набрали сучьев и зажгли костер.

— На ужин мы будем пить таёжный чай.

Он добавил во вскипевшую воду немного еловых иголок.

На десятый день мы вышли к Белому морю, к местности, называвшейся Горы. Море в этом месте было узким и зимой замерзало. Огромные массы льда с севера медленно направлялись к югу, гонимые северо-западным ветром. Холод был не такой пронизывающий в близости моря.

Левая рука Васильева была отморожена и причиняла ему нестерпимую боль. Она начала чернеть и пухнуть: началась гангрена.

Мой друг посмотрел на руку. Затем он посмотрел на меня.

— Гангрена? — спросил он.

— Да, — выдавил я.

— Так. Откладывать нельзя?

— Нет.

Васильев молча снял свою шапку. Он всё ещё улыбался и сказал мне, что неотложные обстоятельства требуют немедленного хирургического вмешательства. Он порылся в своей сумке и вынул чистый кусок полотна, а затем, отрезал лямку от рюкзака. После этого, обнажив руку, он попросил меня наложить жгут между локтем и кистью. Погрузив руку в снег, он внезапно выдернул её, и молниеносным движением отрубил свою чёрную руку одним ударом своего топора.

Алая кровь хлынула на снег, заливая его. Снег, казалось, покрылся кровавыми буквами, которые было невозможно прочесть. Слова искупления, пропитанные кровью.

«Пожалуйста, затяни жгут», — его голос был сильным, а слова ясными, — «И перевяжи рану».

Мы дошли до Архангельска только через два дня. Васильев лёг в английский госпиталь и скоро был эвакуирован в Англию. Я сопровождал его к ледоколу «Русанов». Последнее, что он мне сказал, было: «Не сердись на меня, что я вовлёк тебя, мой друг, в эту фантастическую экспедицию».

Через четыре года я шёл по авеню Гамбетты в Ницце, во Франции. Приближаясь к rue de France, я заметил ресторанчик, предлагающий русские блюда: борщ, пирожки, блины и другую русскую еду. Я вошёл. Это был хороший ресторан среднего размера с баром, уставленным водкой разных сортов. Зал был полон. В углу около окна человек сидел за столиком. Это был хозяин, и это был Васильев. Увидев меня, он широко улыбнулся: «Я не ожидал тебя увидеть. Я очень рад».

Я часто видел его, пока не уехал в Америку. Он женился на француженке, и у них было трое детей. Он был очень счастлив и удовлетворён своей спокойной, домашней обстановкой. Он говорил о прошлом как о сне. «Хорошем сне», — уверил меня он.

Когда Господь защищает тебя.

Меня мучила ностальгия. Я болел без Петербурга, Невы и всего того, чего я был неотделимая часть. Я бродил по улицам Парижа, где мне осточертело всё: и его развлечения, и шикарные магазины, и богатые толпы красивых женщин. Ночами меня мучили кошмары: я видел реку, покрытую чёрным снегом, и снег угрожающе надвигался. Мы часто говорим о привязанности и любви между людьми, но редко, когда можно прочесть о любви к городу, деревне, дому или даже комнате. В моём случае это была любовь к реке, к Неве, такой холодной, как она есть. Это не прекрасная и ласковая река. Она часто мрачная, сердитая и недружелюбная. Но больше всего мне не доставало её. Мои отношения с Невой теряются в детстве. Ещё мальчиком я пытался говорить с ней, не получая ответа, никакой реакции, особенно, когда она стояла замёрзшая зимой, молчаливая более, чем в любое другое время.

Чтобы скрасить свою депрессию, я стал писать книгу. Это была простая книга без литературного стиля. Она называлась «Большевики о себе» и представляла собой сборник цитат из коммунистических газет. Книга была опубликована и имела огромный успех, оставаясь бестселлером целых шесть месяцев. Именно вследствие успеха этой книги Альберт Томас, издатель популярной ежедневной газеты «Информация», пригласил меня к себе в гости. Он попросил меня писать регулярно на русские темы в его газете. Кроме этого, я получил такое же приглашение от лондонской «Дейли диспэтч». Таким образом, я стал как бы иностранным корреспондентом двух влиятельных изданий.

Кроме того, что меня замучила ностальгия, у меня не было причин возвращаться в Петербург. Более того, всё было за то, чтобы оставаться в Париже. Я снимал маленькую квартиру на rue du Fleurus, недалеко от Jardin du Luxemburg. Это было всего несколько дверей от дома, где жила Гертруда Штейн. Я часто посещал институт Пастера, где мой друг профессор Метальников работал директором лаборатории экспериментальной медицины. Он раньше был директором Петроградской Биологической лаборатории, где я также работал. Он смог уехать из России вместе с семьёй. Он познакомил меня с рядом выдающихся учёных и среди них — профессор Безредко, который пригласил меня работать к себе. Всё это было довольно завлекательно само по себе.

Метальников тоже был в депрессии. Он, как и я, был петербуржец. «Давай не говорить о трагедии того, что происходит с нашей страной», — предупредил он меня.

Поэтому мы обсуждали проблемы бессмертия. Его книга о бессмертии живой материи была недавно опубликована на французском языке и получила Пастеровскую премию. Как-то я зашёл в американскую делегацию на мирной конференции в Париже. Там в Русской секции я встретил молодого и красивого армейского лейтенанта Адольфа Берле. Тогда никто не мог предположить, что Берле в будущем станет заместителем Государственного секретаря США. Он интересовался ситуацией в России, и я рассказывал ему о том, что там происходит. Узнав, что я довольно хорошо знаю Керенского, он попросил меня организовать встречу. Я пригласил их обоих к себе домой. Керенский говорил два часа без перерыва. Он был оптимистичен относительно России. Как обычно, он взвалил вину за захват власти большевиками на всех, кроме себя.

— Где ваша семья? — спросил Берле Керенского.

— Они остались в Петрограде заложниками большевистского режима. — Мрачно ответил Керенский.

— Они в опасности?

— Конечно, они в опасности.

Когда Керенский ушёл, Берле сказал всего три слова: «Керенский прекрасно говорит». Это было очень дипломатическое замечание будущего дипломата.

Одним солнечным, майским утром мне сказали, что Мистер Фидлер, представитель русского Красного Креста, набирает персонал на север России. Движимый импульсом, я тут же пошёл к мистеру Фидлеру и подписал контракт ехать врачом. Госпитальное судно «Кальяна» отправлялось в северную Россию через две недели. Когда я сказал Берле, что я отправляюсь в Россию. Он печально покачал головой и сказал: «Похоже на глупую выходку».

Он прекрасно знал, что творится на Северном фронте. Северный фронт занимал огромную территорию на севере России. Фронт был организован сопротивлением коренных жителей севера. Коренные жители севера были охотниками, которые жили свободной жизнью, прокармливая себя охотой за дикими животными. Они отказались признать власть большевиков. Они быстро очистили свою территорию от немногих коммунистических комиссаров. Вскоре было сформировано либеральное правительство во главе с лидером кооперативно-потребительского союза Чайковским. Английские войска были посланы Англией, якобы, за тем, чтобы помочь маленькой Русской армии, противостоящей превосходящей её Красной Армии.