Василий Захарченко - Олег Антонов

Всем известно, что соратник Ленина, пионер электрификации нашей страны, академик Глеб Максимилианович Кржижановский сочинял стихи. Слова знаменитой «Варшавянки» принадлежат ему. До сих пор обнаруживаются новые произведения ученого-революционера, написанные им в тюрьме и ссылке.

А вот строки стихов еще одного ученого — выдающегося советского генетика, академика Николая Петровича Дубинина. Как образно пишет он о величественной реке, где он работал в свое время орнитологом, будучи по наветам академика Лысенко выслан на Урал в годы репрессий за свою приверженность генетике:

На заре Урал мой синий-синий,Будто сталь Дамаска в серебре.Изгибаясь, режет он пустыню,Лебедей скликая по весне.

Интересны стихи Героя Социалистического Труда академика Игоря Васильевича Петрянова — химика, всемирно известного специалиста в области аэрозолей:

Вот эти руки могут сделать все.Захочешь, целый мир построю ими, —Вот этими, умелыми, моими…Ведь эти руки могут сделать все.Да, эти руки могут сделать все.А сколько песен написал я ими —Вот этими умелыми, моими…Ведь эти руки могут сделать все.Да, эти руки могут сделать все.А вот тебя не удержал я ими —Вот этими умелыми, моими,Хоть эти руки могут сделать все.

Какая лаконичность и какая поэтическая сила в этих повторах образа всесильных и таких бессильных рук.

И, наконец, стихи еще одного выдающегося ученого — Героя Социалистического Труда, академика Николая Алексеевича Шило. Геолог, он многие годы работал на Востоке и на Крайнем Севере — потому-то литературные произведения его посвящены суровой природе этого края.

Холодный небосвод, и бледная луна,Негреющее солнце над землей.Здесь нет деревни, даже нет гумна —Суровый мир склонился надо мной.Мне эта мерзлая земля мила,В пуржистый день, звенящий на ветру,Когда метель просторы подмела.Как мать избу, проснувшись поутру.

Невольно хочется задать вопрос:

— Кто же здесь физик? А кто лирик?

Они срослись в едином образе талантливого человека. Это творчество освещает своим светом лик его.

А вот стихи из той же книги Олега Константиновича Антонова. Он назвал их «Шум дождя».

Торопливый шум дождяВсе сильнее, все сильнее…Только этот шум — не шум —Это музыка дождя!Капли падают, текут,По стеблям, скользя к земле,По травинкам, по травинкамКапли прыгают, блестя,В ручейки соединяясь,По стволам бегут к землеИ с листочка на листочек —Это музыка дождя.Танец жемчуга в ветвях.Скачут, падают, текутПод корнями теплой влагой,Растворяя соль земли.Шелковистый шум и звоны —Тише музыка дождя.Частым гребнем, частым гребнемДождь расчесывает ветры.Лужи черные с тревогойВ небо темное глядят.…Беспокойный шум капели.Тихой музыки дождя.

Чувство красоты не изменяет поэту, всю жизнь строившему самолеты.

— Как понять ваше высказывание о красивом самолете? — спросили как-то Антонова.

— Мне кажется, что у нас в авиации чувствуется особенно отчетливо, — ответил Антонов непонятливому интервьюеру. — тесная взаимосвязь между высоким техническим совершенством и красотой. Мы прекрасно знаем, что красивый самолет летает хорошо, а некрасивый плохо, а то и вообще не летает. Это не суеверие, а совершенно материалистическое положение. Здесь получается своего рода естественный отбор внутри нашего сознания. В течение долгих лет складывались какие-то чисто технические, расчетные и экспериментальные, проверенные на практике решения. Располагая этой частично даже подсознательной информацией, конструктор может идти часто от красоты к технике, от решений эстетических к решениям техническим.

По словам Антонова, большое значение в работе конструктора имеет также его художественное образование.

Вот почему умение рисовать, говорит он, так важно для конструктора. Вот почему конструктор, беседуя с конструктором, не расстается с карандашом. Разговаривая, объясняя, он рисует. Несколько штрихов — и идея конструкции становится яснее…

Недаром Дидро, глава французских философов-энциклопедистов XVIII века, утверждал:

«Нация, которая научит своих детей рисовать в той же мере, как читать, считать и писать, превзойдет все другие в области науки, искусств и ремесел».

Как это верно! То, что Олег Константинович во всех тонкостях знал живопись, понимал искусство, явствует из его переписки с командиром французских летчиков эскадрильи «Нормандия — Неман» в 1977 году.

«Глубокоуважаемый г-н Пьер Пулярд!

Сердечно поздравляю Вас с присуждением Вам международной Ленинской премии за укрепление мира между народами.

Пользуюсь случаем поблагодарить Вас за чудесный подарок, который доставил мне огромную радость. Он ценен для меня вдвойне: во-первых, как мастерское воспроизведение одной из ранних работ импрессионистов; во-вторых, как работа нашего большого друга, командира славной эскадрильи „Нормандия — Неман“.

Я очень люблю искусство импрессионистов, совершивших один из величайших переворотов в искусстве, восхищаюсь их стойкостью в отстаивании своих эстетических убеждений, своего видения мира.

В изданных у нас книгах, посвященных импрессионизму (напр., Дж. Ревальда и ряда советских авторов), а также тех, что мне удалось приобрести во Франции, наряду с именами Мане, Моне, Писарро, Сислея, Ренуара, Дега и Сезанна, довольно редко встречается имя Берты Моризо.

Не кажется ли Вам, что, несмотря на относительно скромную роль в становлении импрессионизма, ее произведения, по крайней мере те, что мне удалось видеть, сейчас, по прошествии ста лет, кажутся удивительно современными?

У нас ее работы совсем мало известны. Впрочем, даже в замечательных передачах не упомянуто ни одно полотно Берты Моризо.

Мне кажется, что ее когда-нибудь „откроют“, так, как, например, „открыли“ Яна Вермера Делфтского.

Посылаю Вам диапозитивы некоторых своих любительских работ: „Наша земля“, „Катастрофа“.

С наилучшими пожеланиями, искренне Ваш Антонов».

Антонов горячо поддерживал и никому не известного художника Алексея Козлова, с которым был знаком и творчество которого он высоко ценил.