Михаил Юхма - Кунгош — птица бессмертия

С помощью Дулдуловича Харис собрал несколько ловких ребят, и они шныряли по городу в поисках комиссара. Им были розданы наспех отпечатанные фотографии Мулланура, Впрочем, фотографии были не так уж и нужны: почти каждый из этих наемных убийц знал комиссара в лицо.

Операцией по розыску скрывшегося комиссара руководил Эгдем Дулдулович. Он не сомневался, что рано или поздно поиск увенчается успехом. Однако пока дело не двигалось: Вахитов как в воду канул.

В дверь постучали.

— Войдите, — буркнул Дулдулович.

Вошел низкорослый коренастый поручик. Козырнув, доложил:

— Арестована связная комиссара Вахитова!

— Связная?! — вскричал Дулдулович. — Где же она? Немедленно ко мне! Я сам допрошу ее!

Поручик приоткрыл дверь, крикнул:

— Введите арестованную!

За дверью послышался грубый голос конвойного: «Быстрее шагай, стерва! А ну!.. Живо!..» Дулдулович нетерпеливо поднял голову и обомлел: перед ним стояла Галия. Платье на ней было разорвано, под глазом багровел огромный кровоподтек. Видимо, ей крепко досталось: бледное, измученное лицо ее изменилось до неузнаваемости. Но сомнений быть не могло: это была она.

— Галия! — еле выговорил Дулдулович. — Ты?

— Эгдем! — в ужасе воскликнула Галия.

На глазах опешивших конвойных и растерявшегося поручика она подбежала к Дулдуловичу, схватила его за руки.

— Нет! Нет! — бессвязно заговорила она. — Я не верю! Не верю! Этого не может быть… Мне говорилн, но я не верила. И сейчас не верю… Ну что же ты молчишь? Скажи мне хоть слово! И я сразу тебе поверю… Что же ты молчишь, Эгдем?!

Дулдулович молчал. Язык его словно окостенел: он не мог заставить себя вымолвить ни слова.

Словно очнувшись от тяжелого приступа, Галпя прошептала чуть слышно:

— Так, значит, это правда…

Но Дулдулович уше оправился от шока.

Уверенным, властным жестом он положил руки на плечи Галин и заглянул ей в глаза своим гипнотизирующим, всегда безошибочно действовавшим на нее долгим взглядом.

— Нет, это неправда. Я не предатель.

— Как же так? — растерялась она. — А эти солдаты? Этот офицер? Что значит весь этот маскарад?

— Вы можете быть свободны, — обернулся Дулдулович к поручику и конвойным, которые привели Галию. Сделав нетерпеливый жест, он повторил: — Вы свободны! Ступайте!

Поручик и солдаты вышли из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Дулдулович усадил Галию в кресло, налил из графина в стакан воды, подал ей:

— Успокойся сперва. На вот, выпей…

Но Галия резко оттолкнула его руку, вода пролилась на ковер.

— Не надо. Я способна вынести все. В обморок не упаду, не бойся… Ну?.. Я жду! Ты хотел объяснить мне, что означает этот маскарад.

— Это не маскарад, — медленно сказал Дулдулович. — Маскарад был раньше. Сейчас ты все поймешь… Помнишь, я говорил тебе, что комиссар Вахитов меня не любит?

— Ну и что же?.. Ты решил ответить предательством на его нелюбовь?

— Я не договорил тогда. Он невзлюбил меня, потому что разгадал меня. Понял, что я помеха на его пути… Я честно служил нашему мусульманскому делу, а он предал национальные интересы мусульман большевикам. Это он предатель, а не я!

— Что ты говоришь, Эгдем! Как у тебя поворачивается язык говорить такое!

— Я понимаю, тебе трудно осознать зто сразу, трудно поставить все с головы на ноги. Но я тебя не обманываю. Мы живем в сложное время, Галия. Не так просто вместить все это в своем сознании. Да и не женское это дело. Старайся об этом не думать. Я буду думать за нас двоих. А ты лучше подумай о нашем будущем ребенке.

Эгдем и сам не ждал, что эти слова произведут на Галию такое сильное впечатление. Она вдруг беспомощно опустила руки и расплакалась. Одно лишь упоминание о будущем ребенке сразу лишило ее способности рассуждать, мыслить, негодовать, защищать свои убеждения и взгляды. Она рыдала совсем по-детски, как маленькая девочка, которую несправедливо обидели чужие, злые люди.

— Эгдем, я боюсь! — всхлипывая, заговорила она. — Не за себя боюсь, а за него. За нашего крошку. Ведь чтобы он жил, должна выжить я. А я… Как ты думаешь, они меня отпустят?

— Что за вопрос? Конечно, отпустят. И я тоже уйду от них с тобою. Выполню свой долг и уйду. И мы всегда будем вместе. Но для этого нужно…

— Что?.. Что пужно?

— Пустяки. Пустая формальность. Это необходимо, иначе они обвинят меня в сговоре с большевиками. Я ведь здесь тоже не пользуюсь особым доверием. Мои идеалы далеки от большевистских, но проливать кровь за «единую неделимую Россию» я тоже не собираюсь. Поэтому если ты хочешь, чтобы нас отпустили, сядь вот сюда, за этот стол, и напиши…

— Что написать?

— Всего несколько слов. Все, что ты помнишь о своей последней встрече с Вахитовым. Что он сказал тебе напоследок. Буквально несколько слов. И мы сразу уйдем отсюда, живые и невредимые. И будем принадлежать только друг другу. Аллах с ними со всеми, с красными и белыми. Будем жить только друг для друга. Я сыт политикой по горло. Хочу теперь только одного — тихого счастья с тобой, любимая… Ну? Что же ты молчишь? Садись и пиши… Несколько слов…

— Не могу! Что хочешь делай со мной, не могу я стать предательницей.

На лбу Дулдуловича выступил холодный пот. Ему казалось, что он уже достиг цели. Еще одно, последие усилие — и Галия уступит, не сможет противостоять его хитроумной, упорной психологической атаке. Но в этой хрупкой, слабой девчонке вдруг, откуда ни возьмись, появилась какая-то новая, несокрушимая сила.

— Что хотите делайте со мной. И ты, и твои друзья. Я ничего не скажу.

— Опомнись, Галия! Пойми. У тебя нет другого выхода. Если ты будешь упрямиться, это может для тебя кончиться очень скверно.

Это была ошибка. Похоже было, что эти слова Дулдуловича только прибавили ей сил.

— Я не боюсь твоих угроз! — Галия вскинула голову, в глазах ее сверкнуло презрение.

— Ты не понимаешь, что говоришь. Там, в соседней комнате, сидят совсем другие люди. Они не станут тратить время на болтовню. В их распоряжении есть такие средства, которые тебе не снились в самом страшном сне. Здоровые, сильные мужчины не выдерживали. А отпираться, говорить, что ты ничего не знаешь, бессмысленно. Им известно, что ты была связной Вахитова.

— И ты отдашь меня, будущую мать твоего ребенка, этим палачам?

— Они не станут меня спрашивать! Хватит дурачиться! Еще минута, и они ворвутся сюда и утащат тебя с собой. И тогда я уже буду бессилен что-либо сделать.

— Ну что ж, пусть так. Хватит тянуть этот бессмысленный разговор. Зови их скорее сюда, твоих дружков. Пусть приступают к делу… Подумать только, какую гадину я любила, — добавила она тихо, словно бы про себя.