Эммануэль Каррер - Лимонов

Из-за миллиона оборотистых людей, которые благодаря «шоковой терапии» стали бешено обогащаться, 150 млн менее оборотистых лохов погрузились в глухую нищету. Цены продолжали расти, зарплаты за ними не поспевали. Офицер КГБ в отставке, каким был отец Лимонова, на месячную пенсию мог купить только килограмм колбасы. Отставник более высокого ранга, начавший карьеру в разведке в Дрездене и срочно отозванный на родину, потому что ГДР канула в Лету, в одночасье оказался без работы, без служебного жилья и был вынужден заниматься частным извозом в родном Ленинграде, кляня «новых русских» не хуже самого Лимонова. И этот офицер – отнюдь не статистическая абстракция.

Его зовут Владимир Путин, ему сорок лет, и он, как и Лимонов, считает развал советской империи самой большой катастрофой ХХ века. Наряду с другими персонажами, он займет значительное место в последней части этой книги.

Продолжительность жизни мужчин упала в России с шестидесяти пяти лет в 1987 году до пятидесяти восьми в 1993-м. Типичную для советских времен картину унылых очередей в пустых магазинах сменила другая: топчущиеся в подземных переходах старики, которые пытаются продать что-то из своего жалкого скарба – пусть даже за копейки. Чтобы выжить, продают все, что можно продать. Если вы неимущий пенсионер, то понесете на рынок килограмм огурцов, грелку для чайника, старые номера «Крокодила», убогого «сатирического» журнала брежневских времен. Если вы генерал, то у вас есть возможность приторговывать танками или самолетами. Многие так и делали: нимало не стесняясь, создавали частные компании, используя в качестве стартового капитала армейское имущество, а всю прибыль забирали себе. Если вы судья, то можете торговать приговорами. Полицейский за деньги поможет клиенту обойти закон. Чиновник за определенную мзду провернет ваше дельце побыстрее. Ветеран афганской войны подрабатывает киллером: убить человека стоит от 10 до 15 тысяч долларов. В 1994 году в Москве были отстреляны пятьдесят банкиров. От компании такой акулы, как Семенов, в живых осталась едва ли половина, да и сам он к этому моменту уже покоился на кладбище.

Мой двоюродный брат Пол Хлебников приехал в Россию именно в этот момент. Его дед с бабкой, как и мои, покинули страну после революции 1917 года и обосновались в Америке. Так Пол стал американцем, а я – французом, но по-русски он говорил лучше меня. Мы с ним были ровесники и, несмотря на разделявший нас Атлантический океан, знали друг друга с детства. Я его очень любил, а мои сыновья просто обожали. Он был для них образцом для подражания, идеалом, каким для маленького мальчика является великий репортер. Красивый, сильный, с открытой улыбкой и крепким, мужским рукопожатием: вылитый Мел Гибсон в фильме «Год, опасный для жизни». Он работал в журнале Forbes и в 1994 году приехал в Москву, чтобы подготовить материал на тему об экономической преступности в России. По приезде он составил список тех, у кого собирался взять интервью, однако часть его предполагаемых собеседников была убита прежде, чем он успел с ними встретиться. Это произвело на Пола такое впечатление, что он решил остаться в стране. Стал постоянным корреспондентом Forbes в Москве и продолжил свое расследование с упорством и глубиной, свойственными крупному журналисту, каким он был. В итоге появилась книга, где он подробнейшим образом, на примере Бориса Березовского, описал, как в России при Ельцине делались крупные состояния. А потом убили и его – автоматной очередью, у самого дома. Как Анну Политковскую. Следствие по делу о его убийстве, как и в случае с Политковской, результатов не дало до сих пор.

Крупные предприниматели отстреливали друг друга за промышленные предприятия или месторождения, мелкие – за киоск или место на рынке, но при этом самый маленький киоск и самое неудобное место на рынке должны были иметь «крышу» – так назывались бесчисленные охранные предприятия, одновременно занимавшиеся рэкетом: если вы отказывались от их услуг, с вас требовали отступного. Принадлежащие олигархам холдинги – такие, как у Гусинского или Березовского, – имели в своем составе настоящие армии под командованием высоких чинов из КГБ, сумевших приватизировать свои таланты. На более низком уровне защиту бизнесу обеспечивали частью выходцы из грузинской, чеченской и азербайджанской мафии, частью сама полиция, фактически тоже ставшая мафией.

На этот счет у меня есть неплохая история. Ее герой – мой французский друг Жан-Мишель: после гибели жены в авиационной катастрофе он решил начать новую жизнь и приехал в Москву. Раньше в таких случаях нанимались в Иностранный легион. Он открывал рестораны, бары, ночные клубы, которые на самом деле были борделями для новых русских и богатых иностранцев. Можно как угодно относиться к его бизнесу с точки зрения морали, но создать подобную империю с нуля, почти не зная языка, в эпоху, когда за одно неудачное слово можно было угодить в Москву-реку с ногами, закатанными в бочку с цементом, тут нужны такие нервы, которым позавидовал бы и Лимонов. А чтобы описать эту авантюру, нужен талант Скорсезе. Мне такая задача не по плечу, я хочу рассказать лишь маленький эпизод: как-то вечером в один из клубов Жан-Мишеля ворвались вооруженные до зубов боевики в масках и насмерть перепугали девушек, персонал и клиентов, положив их на пол лицом вниз. После этого командир снял маску, сел, приказал принести выпить и спокойно объяснил моему другу, что его «крыша» недостаточно надежна и ему нужна другая. Эти боевики оказались милицией, и с тех пор делами Жан-Мишеля занимались они. Их услуги стоили дороже, но защита оказалась надежней, и смена «крыши» прошла безболезненно. С предыдущими защитниками командир объяснялся лично, гарантируя, что больше никаких неприятностей не будет. Уходя, он подарил Жан-Мишелю CD-диск с записью концерта рок-группы, куда входили некоторые из его ребят. Все произошло так, как он и обещал. Мой друг не может нарадоваться на свою новую «крышу» и часто дает друзьям послушать подаренный диск. Ему повезло: такого рода разборки часто оборачиваются кровавой резней.

Не так давно, перед смертью, Егор Гайдар сделал одному журналисту такое признание: «Я хочу, чтобы вы поняли: у нас не было выбора между двумя формами перехода к рыночной экономике – идеальным и криминальным. Наш выбор был другим: между криминальным переходом и гражданской войной».

3

Пытаясь оправдать коллективизацию, голод, партийные и аппаратные чистки и, если брать шире, общую тенденцию считать «врагом народа» сам народ, большевики, ссылаясь на народную же мудрость, любили повторять: «лес рубят – щепки летят» (русский вариант нашей пословицы «не разбив яиц, не сделаешь яичницы»). Теперь вместо коммунизма в качестве светлого будущего народу предлагалась рыночная экономика, но сами методы не изменились, и упомянутая пословица не потеряла своей актуальности: теперь ее повторяли авторы «шоковой терапии», а яичница из разбитых яиц досталась тем, кто оказался ближе к власти. Разница с прежними временами свелась к тому, что тем, кому досталась роль разбитых яиц, больше не грозит ссылка в Сибирь, по каковой причине они не хотят молчать. Москва становится ареной многочисленных манифестаций самого разного толка: доведенные до нищеты пенсионеры, военные, которым не платят денежное довольствие, националисты, взбешенные исчезновением империи, коммунисты, оплакивающие времена всеобщего равенства в бедности, и, наконец, люди, которые не понимают, что вообще происходит. В самом деле, как распознать, где добро, а где зло, кто герои, а кто предатели, если 7 ноября остается праздником Великой революции, а вокруг все говорят о том, что эта революция была преступлением и катастрофой?