Альфред Штекли - Томас Мюнцер

Эрнст, граф мансфельдский, доказывал свои особые права на пленника. У него с Мюнцером давние счеты. Кто еще может похвастаться такой долгой и непримиримой враждой к Альштедтцу? Даже покойный курфюрст признавал, что Эрнст законно требует удовлетворения. Кого еще Мюнцер оскорблял так часто и так гнусно? К кому обращался со столь наглыми и возмутительными посланиями? В чьих землях баламутил рудокопов и крестьян? Куда хотел повести свои шайки? Чьих, наконец, подданных велел обезглавить в лагере?

Только три дня тому назад свое вызывающее письмо Эрнсту Мюнцер закончил угрозой, что скоро заявится в Хельдрунген. И теперь здесь, при дознании, он не постеснялся повторить, что в споре с графом правда на его стороне. Есть ли у этого еретика и смутьяна более заклятый враг, чем владетель Хельдрунгена?

Когда обнаружилось, что франкенхаузенский палач не в состоянии сломить упрямца, князья вняли доводам Эрнста. Пусть-ка он забирает Мюнцера к себе в замок и делает с ним, что хочет. Пусть, однако, не переусердствует: сдохнуть Мюнцер должен лишь в день казни.

Руки его, крепко стянув у запястий, привязали к задку телеги. О нем проявили заботу: нельзя, чтобы голова волочилась по земле, когда он будет спотыкаться и падать. А то можно доставить в Хельдрунген одни голые кости. Дорога предстояла дальняя.

Было раннее утро. Ландскнехты, толпившиеся вокруг пленника, перебрасывались солеными шутками.

Ганс Гут.

Г. Гольбейн Младший. Из цикла гравюр «Пляска смерти».

Эрнст круто осадил лошадь. Он и его спутники — пестрая кавалькада разряженных рыцарей и слуг — остановились у самой телеги. Граф, подражая герольду, закричал во всю мощь своих легких:

— Томас Мюнцер, воин божий с мечом Гедеона, искоренитель нечестивых, едет в Хельдрунген!

И под общий хохот он приказал трогать. Почему возница отложил кнут? Или он думает, что посланец господен не угонится за его одром? Дайте-ка ученому магистру как следует размять ноги, а то они у него здорово затекли от испанских сапожек!

Он не мог бежать. Падал. Его тащили волоком. Дорога была вся в выбоинах. Кисти рук оторвать человеку, оказываётся, не так уж просто. Остановив телегу, его пинками и ударами пик заставляли подняться и с гиканьем гнали дальше.

Потеха пришлась Эрнсту по вкусу. Он то и дело направлял свою лошадь к пленнику. В издевках он был неутомим.

— Ну как, пророк, едем в Хельдрунген? Конечно, тебе, запросто разговаривающему с богом, ничего не стоит предсказать будущее. Тебя не обманули твои видения. На этот раз ты действительно был ясновидцем. Ты грозил, что заявишься ко мне в гости, и держишь слово!

Временами телега двигалась медленней. Мюнцер едва ковылял.

Через несколько часов, долгих, как вечные муки, Томас увидел Хельдрунген. Высокий холм, мощные стены, круглые островерхие башни. Эрнст, пришпорив коня, проскакал мимо Мюнцера. Резким жестом показал он на замок:

— Таким он представлялся тебе в твоих видениях?

Ему устроили торжественную встречу. Все воинство Эрнста, от усатых пушкарей до последнего мальчишки-оруженосца, стояло на своих местах. Подъемный мост был опущен. По обочинам дороги, тут и там — группы зевак.

— Едет! Едет!..

Когда телега, прогромыхав по мосту, въезжала в ворота, какой-то шут заиграл на дурацкой свистульке веселую песенку.

Челядь Эрнста усердствовала вовсю.

— Сам бес альштедтский почтил замок своим посещением! Новый Даниил явился, как и обещал! Добро пожаловать!

У одной из башен, поджидая узника, прохаживался краснолицый крепыш в кожаном переднике.

Глава двадцатая

НЕ ВСЕГДА ПОБЕЖДАЮТ ЖИВЫЕ

Их была целая свора: мансфельдский граф и добрый десяток дворян, которые вроде Апеля фон Эбелебена хотели выместить на Мюнцере свою ярость за сожженные замки и поместья. Эрнст обещал князьям во что бы то ни стало добиться отречения Мюнцера. Главарь бунтовщиков должен покаяться.

Они были очень нетерпеливы. Им казалось, что палач орудует недостаточно круто. Больше всего Эрнста и его приспешников выводили из себя речи Мюнцера. Он с дьявольским упорством и ожесточением продолжал настаивать на собственной правоте. Поразительная наглость! И в руках у Эрнста он не побоялся повторить: взяв приступом Хельдрунген, восставшие судили бы Эрнста всей общиной и отрубили бы ему голову. Он не проявлял ни малейшей охоты к отречению. Бессилие палачей становилось очевидным.

Его снова пытались убеждать. Он должен подумать о других. Ведь он видел, во что превратилось сражение под Франкенхаузеном, — в сплошную резню. В его власти прекратить ужасающее смертоубийство. Он напишет мюльхаузенцам письмо с призывом не продолжать борьбы и положиться на милость князей. Он может добавить несколько строк о жене и сыне. Разве его совсем не тревожит их судьба? Что будет она делать, беременная, ослабевшая, да еще с годовалым младенцем на руках, когда город отдадут на поток и разграбление?

Почему его так старательно уговаривают? Не потому ли, что их страшат грозные пушки Мюльхаузена?

Ему охотно шли навстречу. Если он не хочет составлять письма, то пусть подпишет уже заготовленный текст. Христоф Лауэн, писец трибунала, не торопясь, с расстановкой читает «Прощальное письмо Томаса Мюнцера христианской общине и магистрату Мюльхаузена». Ну и хитер же этот прохвост! Он, вероятно, с великим тщанием вникал в черновики Томаса, захваченные в сумке: кое-какие места звучали почти по-мюнцеровски.

Мюнцер, видите ли, расставаясь навсегда с дорогими братьями, целиком подчиняется воле всевышнего. Смертью должен он искупить злоупотребление темного народа, движимого лишь своекорыстием, которое и губит божью правду. Он, Мюнцер, в сердце своем испытывает удовлетворение, что господь распорядился именно так. Поэтому пусть его смерть не возмущает мюльхаузенцев. Он по-дружески просит их оставить его жене все имущество, книги и одежду и не чинить ей зла.

Это только начало. Главное — в другом. Мюнцер обеспокоен, чтобы его дорогие братья не потерпели такого страшного поражения, как крестьяне. Он объясняет причину разгрома: восставшие больше искали корысти, чем правды. Он увещевает мюльхаузенцев трезво все взвесить и не стать виновниками собственных бед. Великая бойня под Франкенхаузеном унесла более четырех тысяч жизней. Не питайте к кому-либо вражды и не ожесточайте дольше власти. А пуще всего берегитесь кровопролития!

Не все мюльхаузенцы бунтовщики. Большая часть горожан не поддерживала мятеж и препятствовала ему. Но чтобы и их не постигла судьба несчастных крестьян, надо совершенно отказаться от всяких бунтарских выступлений и молить князей о милости. Этим письмом он хочет снять с души своей тяжесть и увещевает братьев прекратить восстание, дабы не лилась больше кровь невинных.