Наталья Бондарчук - Единственные дни

Разрыв с Безруковым укрепила желтая пресса, не пощадив ни актера, ни меня, ни наш проект. В чем только ни обвиняли Сергея: «предал Учителя» и т. д. Я была в ужасе и пыталась доказать, что Безруков – не мой ученик, а Табакова. В каждой публикации я объясняла, что отказ Безрукова, конечно, удар, но я продолжаю ценить в нем прекрасного актера. Сергей в своих статьях писал, что он уважает меня как режиссера и просто не имеет возможности участвовать в проекте. Из-за Есенина…

Только к лету я отошла от всего этого кошмара и села за монтаж сцен, снятых на Мойке, 12.

Летом 2005 года наши отношения с Сергеем восстановились. Это произошло благодаря моему сыну, который очень переживал из-за нашего разрыва. Сергей приехал к Ване домой, там мы и встретились все вместе.

Еще одна душа страдала из-за всей этой истории – исполнительница роли Натальи Николаевны Пушкиной Анна Снаткина. Ей было трудно после сцен, сыгранных вместе с Безруковым на Мойке, 12 (смерть поэта), играть с кем-то другим.

Итак, мы встретились все вместе, посмотрели материал фильма, заново пережили трагические дни на Мойке, где жил, творил и умирал Александр Сергеевич. И стали работать над драматургией предстоящих съемок.

Забегая вперед, скажу, что все общие планы с Днестрянским в роли Пушкина сохранились в фильме. Их не пришлось переснимать. Так что он стал нашим спасителем – проект продолжал развиваться. К счастью, этой же весной мы получили известие, что и другой наш проект, которому мы отдали восемь лет жизни, «Одна любовь души моей», продолжится.

К удивлению представителей СМИ, Сергей Безруков появился на моем юбилейном творческом вечере с букетом цветов и поздравлениями. Инцидент был исчерпан; но мы бы еще долго «привыкали» друг к другу, если бы не кратковременные летние съемки.

Счастливое лицо Галины Седовой – нашего консультанта, хранительницы квартиры Пушкиных на Мойке. Она более других переживала наш разрыв с Сергеем Безруковым и более других радовалась нашему воссоединению.

В Петербурге стояла страшная духота. Объем сцен, как всегда, велик, средств, как всегда, в обрез. В кабинете А.С. Пушкина сняли эмоциональную сцену, которую мы про себя называли «признание». Пушкин приносит Натали анонимные письма и просит ее прочесть. Только здесь Натали впервые понимает, в какие грязные сети ее заманили Геккерены: Дантес и его так называемый приемный отец. Натали признается мужу, что один раз ей пришлось быть с Дантесом наедине, но заманили ее обманом.

«Таша, у тебя что-нибудь было с ним?» – спрашивает Пушкин. «Нет», – едва произнесла Натали. «Клянись! – взрывается муж. – Перед Богом клянись!» – И опускает жену на колени перед иконой. Натали в слезах клянется в верности мужу. И тут же Пушкин обнимает и целует жену и спрашивает ее: «Ну почему, почему ты мне не говорила об этом?» «Я боялась, боялась твоего гнева…» «Я твой единственный защитник на этом свете…»

Сцена вызвала слезы даже на съемочной площадке, так точно и правильно ее играли актеры. Забегая вперед, скажу, что именно в этот момент зрительный зал замирает и ждет, ждет вместе с Пушкиным ответов его жены.

Работали буквально до ночи. После утомительных съемок Анна Снаткина спустилась вниз, чтобы переодеться, и неожиданно вернулась ко мне на второй этаж вся в слезах. Такой я ее еще не видела.

«Я спустилась вниз, в гардеробную, – рассказывала Анна, – там старинное зеркало, я случайно взглянула и… увидела в платье Натали не себя. И та, другая, мне улыбалась, а я нет… Это была не я…» Девушку била дрожь. Я попыталась ее успокоить, рассказывая, что с зеркалами все не просто, особенно со старинными. Но Анна долго не успокаивалась. Впрочем, это и понятно.

На следующий день снимали самую напряженную для Сергея Безрукова сцену. Пушкин пытается вернуть старшему Геккерену письмо Дантеса и выпаливает ему в лицо все, что накопилось. Действие должно было происходить в прихожей на лестнице. Включили осветительную аппаратуру, и температура в интерьере поднялась до пятидесяти градусов. Сергей сыграл первый дубль, и создалось ощущение, что стало еще жарче – с такой яростью кричал наш Пушкин на своего обидчика. По темпераменту и накалу эта сцена не имеет себе равных. После второго дубля я увидела, что Сережа на пределе: дрожат руки, побледнело лицо, он буквально пылает от жара, но более всего – от внутреннего напряжения. Я бросилась за водой, сама стала отпаивать его с ложки, взяла за руку, пульс – бешеный.

– Может быть, снято, Сережа? – спросила я Безрукова.

– Нужно посмотреть, как получилось, – ответил Сергей и буквально впился в экран.

То, что мы увидели, нас удовлетворило, но:

– Еще один дубль, – попросил Сергей, и я еще раз убедилась, что самоотдача Безрукова в роли беспрецедентна. Вспомнились строки Бориса Пастернака: «Не читки требует с актера, а полной гибели всерьез».

Мы сняли третий, самый насыщенный дубль. Но предстояло еще снять Геккерена. Исполнитель роли Геккерена, Сергей Ражук, стойко переносил жару и натиск Безрукова и отыграл так, как нам было нужно: сдержанную ярость пойманного на деле преступника. Безруков остался на площадке до конца, не передал свою роль дублеру, хотя снимался со спины, кадр был выстроен на Сергея Ражука.

Съемочный день переходил в ночь.

Когда мы с Машей Соловьевой вышли на улицу, то поняли, что не успеваем снять на натуре парк, и решили продолжить съемки прямо во дворике Пушкинского дома. Художники доставили какие-то немыслимые статуи, которые почему-то входили в кадр только белыми задницами и от которых мы в конце концов вынуждены были отказаться. Итак, то, что видели только участники съемок, выглядело следующим образом: темные кусты немногочисленных деревьев и яркое единственное пятно съемочной площадки, где император Николай Первый беседовал с Пушкиным. Я с тревогой смотрела на экран монитора и по сторонам. Надвигалась непогода, наконец хлынул дождь. Группа вместе с актерами забилась под козырек дома. А нам нужно было снимать сцену в карете. Интересно, что во время съемок этой же сцены с Днестрянским, заявочный общий план которой вошел в монтаж, на нас тоже обрушился ливень. И теперь, во время работы с Сергеем, было ощущение, что некий режиссер свыше нам создал те же условия – мы будто не уходили с площадки…

Появилась Натали в бальном розовом платье. После переговоров с операторской группой пришло единственное решение – перетащить карету и придвинуть ее к козырьку, где и разместилась Маша с камерой и небольшим операторским краном. Итак, во время съемок этого «тихого, радостного и счастливого дня в жизни Пушкиных» бушевала непогода, лил дождь и сверкала молния. Всего этого зритель не увидит. Искусство осветителей и верный глаз Маши Соловьевой устроили под крышей кареты нежный розовый закат. В картине мало светлых, радостных сцен. Эта – одна из немногих, когда супруги после разлуки упиваются друг другом, они счастливы и безмятежны.