Игорь Кон - 80 лет одиночества

Кроме того, люди, живущие в системе рыночной экономики, знают или догадываются, что социальный и финансовый успех может быть достигнут не только с помощью грабежа и передела собственности, но и в результате честной конкуренции, индивидуальной инициативы и предприимчивости, которые в этом обществе считаются положительными качествами. Внутригрупповое соперничество и зависть от этого не исчезают, но становятся менее видимыми и менее эффективными в качестве средств социального контроля на макросоциальном уровне. Это сказывается и на характере дружеских отношений и ассоциируемых с ними ценностей.

Я считал общинную зависть, вкупе с традиционализмом, псевдоколлективизмом («соборность») и подростковым синдромом, одной из социально-психологических особенностей России, оказавших фатальное воздействие на судьбы горбачевской перестройки. Эти синдромы имеют прямое отношение и к эволюции понятий дружбы и товарищества, а также к гендерным проблемам.

К сожалению, книга осталась незамеченной. Единственная рецензия появилась в журнале «Семья и школа». То ли я стал хуже писать, то ли тема утратила актуальность, то ли книги не доходят до читателей… А возможно, я перегрузил книгу фактическим материалом, так что есть смысл вернуться к более популярному варианту.

Социология молодежи

Молодежь – это тысячеликое божество: автор любого опроса получит именно те ответы, на которые рассчитывал.

Мой интерес к молодежной проблематике первоначально был абстрактно-теоретическим. Меня почти одновременно заинтересовали два ряда универсальных, социальных и биологических, категорий – пол и возраст. Что стоит за этими понятиями, как они формируются, изменяются и структурируются в ходе истории? Категория «поколения», особенно в плане периодизации истории, занимала важное место уже в моих философско-исторических работах. Вместе с тем меня не могли не волновать проблемы молодежного движения на Западе, а также советская социология молодежи, прежде всего классические работы В. Н. Шубкина и многочисленные исследования жизненных планов молодежи, которыми занимались, в числе других, некоторые ленинградские социологи, в первую очередь Владимир Тимофеевич Лисовский и моя аспирантка Светлана Николаевна Иконникова.

До поры до времени мой интерес к молодежной тематике оставался платоническим, но в 1964 г. меня уговорили выступить на большой конференции в Ленинграде с докладом «Юность как социальная проблема» (название я предложил сам). Поскольку я собирался говорить о проблеме отцов и детей, наличие которой в СССР в то время все дружно и яростно отрицали, это могло кончиться большим скандалом, и я заранее предупредил об опасности организаторов (одним из них был Лисовский). Но скандала не произошло (вернее, он произошел годом позже, на другой большой конференции, когда высшее комсомольское руководство и тогдашний президент Академии педагогических наук И. А. Каиров, к полному недоумению публики, вдруг стали лихорадочно от меня «отмежевываться», что вызвало у учителей и рядовых комсомольских работников дружный смех). Наоборот, представители центральной прессы ухватились за мой доклад, полный текст его был напечатан в «Молодом коммунисте», а сокращенный вариант – даже без моего ведома! – в двух номерах «Известий».

Методологически доклад был детски-наивен, я просто написал то, что думал. Но элементарные человеческие слова о юношеском самоопределении, поисках себя и тому подобном, утонувшие в барабанном бое 30-х и последующих годов и затем прочно забытые, показались людям свежими и интересными. Что же касается «проблемы отцов и детей», то я только много лет спустя понял, что – не из перестраховки, а по недомыслию – дал ей весьма одностороннюю и консервативную трактовку как извечного социально-возрастного противоречия, практически не связанного с идеологией и требующего от старших только понимания и терпимости. Такая постановка вопроса открывала новые возможности для педагогов и психологов и вместе с тем не представляла никакой опасности для режима. Интересно, что почти никто, за исключением Льюиса Фойера[49], этой односторонности не заметил, хотя статья многократно перепечатывалась и у нас, и за рубежом.

После этого меня стали усиленно приглашать на разные молодежные и подростково-юношеские мероприятия. По этому поводу у ленинградских социологов ходила частушка:

Кон – профессор, Кон – гигант,Кон – талант оратора,А Лисовский из негоСделал агитатора.

Я начал интенсивно читать профессиональную литературу, общаться с подростками и постепенно действительно стал в этой области специалистом.

Важным стимулом для развития советской социологии молодежи стала студенческая революция 1968 г., способствовавшая появлению серьезной, и не только идеологической, рефлексии по поводу социального статуса молодежи, возрастных категориий, молодежной культуры и т. п. Когда начались студенческие волнения в Париже, первая официальная советская реакция на них, выраженная в статье известного журналиста Юрия Жукова в «Правде», была резко отрицательной. Я не был согласен с этой точкой зрения и в статье «Буржуазное общество и молодежь» (в журнале «Новое время», № 25, 1968) предложил другую, более позитивную и нюансированную позицию. В принципе, расходиться с «Правдой» было небезопасно. Но международное коммунистическое движение и наши собственные специалисты-международники быстро поняли, что студенческое движение нужно принимать всерьез, а бранные высказывания на его счет вызывают эффект бумеранга. В результате моя скромная статья не только не была раскритикована, но удостоилась редакционной премии и была замечена за рубежом.

Летом 1968 г. меня вызвали в Москву, чтобы подготовить записку для члена Политбюро К. Т. Мазурова, курировавшего проблемы образования. Однако, когда я попросил дать мне хотя бы минимальные фактические сведения, выяснилось, что правительство таковыми не располагает. На вопрос о социальном составе, точнее – происхождении советских студентов, принесли подробные данные, распределенные по трем священным категориям: рабочие, крестьяне и служащие. «Позвольте, – сказал я помощнику Мазурова Михайлову, – Председатель Совета министров, академик и секретарь-машинистка – одинаково служащие, что можно извлечь из этих данных для понимания социального равенства?» «Правильно, – ответил этот умный и дельный человек. – Машинист, который ведет машину по горизонтали, – рабочий, а лифтер, ведущий машину по вертикали, – служащий. Но других данных у нас нет».