Русская Вандея - Иван Михайлович Калинин

– Да, штука скверная. Мне указали номер в «Палас-Отеле», где хлопнули Рябовола. Прихожу, а там живет госпожа Комиссарова, жена генерала-охранника, недавно выселенного с Дона. Несчастие вселило в нас энергию, и мы решили нажать на генерал-губернатора Семенова, хозяйничавшего в Ростове наравне с добровольческими властями.

– Так и так, отказываемся судить. Сейчас же возвращаемся в Новочеркасск и донесем атаману о том, что суд не состоится за отсутствием для нас квартир.

Угроза до некоторой степени подействовала. Старый полицейский обещался завтра силою выселить г. Комиссарову, на сегодня же пристроил куда-то ген. Петрова. Я заночевал у знакомых.

– Тиф есть, а комнат нет! – острили в переполненном Ростове.

Здесь творилось подлинное вавилонское столпотворение, еще большее, чем год тому назад в Екатеринодаре. С кем только не приходилось здесь встречаться! Те люди, которых я давно считал сгнившими в земле, неожиданно вырастали предо мной где-нибудь на повороте улицы и в свою очередь застывали от изумления при виде меня.

Одни – покамест робкие, приниженные. Это пришельцы из «освобожденной» России. Кого из них пригнали, как ген. Звонникова, фон Ремера и Московенкова; кто и сам явился сюда на ловлю счастья и чинов, считая, что пришел крах Советской власти.

Другие щеголяли по Садовой с высоко поднятой головой. Эти соблюли непорочность в отношении великой и неделимой. Тот теперь служил в Осваге, тот в каком-нибудь центральном учреждении Доброволии, тот считался губернатором еще незавоеванной губернии. Таков был, например, ген. Мустафин, наш судейский. Ему адски не везло в жизни. В начале 1917 года он получил назначение губернаторствовать в Туркестан. Но, пока ехал туда, стряслась революция. Отставили. Через год с небольшим гетман всея Украины назначил его градоначальствовать в Одессу. Оттуда скоро вышиб Петлюра со своими гайдамаками, а потом большевики.

Теперь он считался кандидатом на должность градоначальника Москвы и с нетерпением ожидал падения столицы.

В Ростове кипела жизнь, но весьма своеобразная: спекулятивно-пропойно-погромная. Недаром ведь здесь гнездился центр великой и неделимой!

– Там готовится еврейский погром, – говорил про этот город И.Л. Макаренко еще в июне, на погребальном обеде в память Рябовола. – Готовят его старые, испытанные монархисты, гнездо прочное и крепкое. Многие ростовцы говорят, что офицеры бывшей гвардии даже Деникина считают левым, а Колчака – большевиком. Можете себе представить, какая там царит атмосфера.

Макаренко не ошибался. Идеи «Веча», «Земщины», «Резины» здесь усиленно насаждали «Вечернее Время» и еженедельная газета Н.П. Измайлова «На Москву».

«Тебе, Добровольческая армия! Тебе, крестоносная! Тебе, христолюбивая! Тебе, героиня, посвящаем мы наше слово и шлем тебе наш первый привет», – гласила передовая статья первого номера этой газеты.

Далее добавлялось:

«От редакции. Евреи в газете никакого участия не принимают и принимать не будут. Наша газета начала восстановление великой и неделимой без участия евреев».

Тут же следовало приветствие газете от группы офицеров 1‑го Марковского полка, в числе семнадцати человек, выражавших свою радость по поводу того, что русский народ начинает сбрасывать с себя еврейское иго.

Газета с самым серьезным видом убеждала публику в том, что настоящее имя Керенского Арон, а фамилия – Кирбис, и с восторгом сообщала, что в Тунисе «уже их громят». Она перепечатывала из «Разведчика»[243] старые антисемитические статьи покойного М.И. Драгомирова, отца Абрама Михайловича, и пускала в обращение новые, сочиненные ее сотрудниками, пословицы:

«Гори хворостину, да и гони жида в Палестину».

«Знай, – Панкрат с Федотом извели жида бойкотом».

И так далее в том же духе.

Уличная толпа с нетерпением ждала очередного номера. Одни покупали газету из любопытства, другие – чтобы упиваться назидательным чтением, как пищей для души.

Едва только на Садовой раздавались звонкие голоса газетчиков-подростков: – Газета «На Москву», газета «На Москву», – как улица сейчас же оживлялась и начинала гоготать.

Однажды я был свидетелем такой сценки:

– Газета «На Москву», газета «На Москву», – выкрикивал мальчуган.

– Эй ты, – крикнул ему какой-то офицер, гулявший под ручку с барышней. – На тебе двадцать рублей, кричи, сам знаешь что.

– Спасибо, дяденька, – пропищал малыш, взяв деньги, и стремительно понесся по улице с криком:

– Газета «На Москву», русская, национальная. Бей жидов, спасай Ростов! Газета «На Москву»…

– Бей жидов! – носилось в воздухе.

Заборы, стены уборных безжалостно измазывались погромными надписями.

горланили хулиганы.

Такая атмосфера царила в тогдашней столице Доброволии, когда мы прибыли туда разбирать дело об убийстве Рябовола.

В первый день процесса, незадолго до начала заседания, секретарь доложил мне, что меня спрашивает какой-то полковник.

Я вышел в залу и увидел здоровенного детину, лет тридцати пяти, офицера из типа бурбонов.

– Подполковник Панченко. Член союза «восстановления династии Романовых», – отрекомендовался он.

– Панченко? Вы здесь? Наш суд разыскивает вас уже больше полгода.

Еще зимою мной был составлен и внесен в суд обвинительный акт по делу об этом господине, числившемся на службе в ростовской контрразведке. Он обвинялся в титуловании себя подполковником, тогда как по документам значился штабс-капитаном, в ряде пьяных скандалов и еще в каких-то художествах. Суд, разыскивая его, запрашивал ростовского коменданта, который неизменно отвечал:

– Местопребывание подсудимого неизвестно.

Мои слова не смутили контрразведчика, явившегося к прокурору, как бы в насмешку над ним, в тех погонах, за ношение которых его предали суду, и назвавшегося таким чином, в который он произвел сам себя. Видимо, авантюрист имел покровительство в очень влиятельных сферах и забронировал себя от всяких судов и прокуроров.

Пробормотав в ответ мне что-то сумбурное о своем деле, он перешел к тому вопросу, который хотел выяснить в интервью со мной.

– Я пришел уведомить вас, что наша организация крайне отрицательно относится к этому процессу. Разве вы будете обвинять Коврижкина?

– Да, собираюсь.

– Но ведь Рябовол был революционер!

– Ну так что же! Ваша организация тоже революционная.

Панченко уставил на меня свои белесоватые глаза.

– Да! да! – продолжал я, стараясь подавить улыбку. – Вы проживаете на территории Донской демократической республики, а ратуете за восстановление в России, в том числе и на Дону, монархического режима. Значит, вы силитесь совершить переворот, низвергнуть существующую здесь власть. Как же после этого вы не революционер?

Благополучно проживая в Ростове, Панченко сотрудничал и в контрразведке, и в органе своего союза, в газете «На Москву», которую однажды украсил таким перлом своего поэтического творчества:

Кроме того, он подвизался и на поприще погромного спорта, устроив в июле или августе нападение на квартиру почтенного врача-еврея Ашкинази. Об этом поведал на процессе приват-доцент Сватиков, управляющий делами южнорусской конференции.

Процесс затянулся на четыре дня.

Публику, знакомую с судебным делом, поразило отсутствие гражданского истца. Кубанские политические круги крайне разочаровались, когда узнали, что по делу фигурирует в качестве обвиняемого второстепенное лицо. Они, видимо, ожидали, что донская судебная власть усадит на скамью подсудимых всю великую и неделимую вместе с Деникиным и его особым совещанием. И вдруг какой-то комиссионер Коврижкин!

Разочарованные, неделовитые крикуны упустили из виду,