Станислав Зарницкий - Боттичелли

Лоренцо ди Пьерфранческо все-таки добился своего. Он хотел во что бы то ни стало заполучить Венеру, и живописцу пришлось уступить его настойчивым просьбам. Видимо, и здесь победил дух той состязательности, которая была свойственна флорентийским живописцам. Как ни расписывали ему красоту Венеры, сколько бы ни цитировали гимны Гомера и стихи Лукреция и Горация, сколько ни приводили доводов в пользу того, что нет особого греха в изображении древней богини в обнаженном виде, Сандро не поддавался на уговоры. Нет, он решительно против того, чтобы воспевать языческого идола! Он сдался лишь тогда, когда Анджело Полициано прочитал свои стихи, посвященные утраченной картине Апеллеса, которая изображала Венеру Анадиомену. В этих стихах говорилось о том, как из волн морских поднимается только что родившаяся Венера, придерживая волосы правой рукой и закрывая грудь левой, как она выходит на берег, и там, куда ступает ее божественная нога, расцветают цветы, как спешат к ней нимфы, чтобы набросить на ее прекрасное тело звездоукрашенные одеяния. Вот что изобразил Апеллес, и неужели Сандро не равен ему? Самого Фичино волновало нечто другое. В мифе древних о том, как оплодотворенное Сатурном море породило Венеру, он видел скрытый смысл: божество оплодотворяет человечество, которое порождает красоту. Какой художник может устоять перед соблазном выразить такое в красках! И Сандро решился.

Он уже видел свою картину — в зеленых тонах, пронизанную лучезарным светом, обязательно с вкраплениями золота. Золото — это ведь символ божественного света, который, если верить Фичино, и порождает красоту. Впрочем, об этом говорил и фра Филиппо, объясняя ему, тогда еще несмышленышу, почему у его предшественников было так много золота на картинах. Все это он хорошо представлял. Видел, как ветры гонят раковину со стоящей в ней Венерой к берегу. Раковина на картине должна быть обязательно, это символ порочной женщины — ведь, как ни оправдывай древнюю богиню, она была и остается в глазах Сандро блудницей. Изобразив раковину, он выразит свое отношение к богине и хотя бы таким образом уменьшит свой грех. Знай об этом Марсилио, он бы наверное постарался отговорить его от подобного замысла. А может быть, и нет — его философской задаче это никак не противоречило. Ведь и они сами, когда говорили о Симонетте Веспуччи, сравнивали ее с Венерой, прибывшей во Флоренцию в карете, как богиня в раковине. Этот образ ему запомнился еще тогда. И богине, которую он изобразит на своей картине, он придаст черты той земной женщины, которая все еще живет в его памяти, хотя многочисленные поклонники давно уже забыли о ней. Его же она порой еще посещает в снах, зыбкая и невесомая, будто платоновская идея красоты. Как некогда писал Великолепный:

…покаНе встало солнце: верь, Амур, что снитьсяЕе лицо и голос будут мне,И белая в моей руке рука.Не будь завистлив, дай мне насладитьсяНеслыханным блаженством хоть во сне![13]

Итак, он решился — пути назад нет. Он обговорил лишь одно условие: он напишет эту картину, но не в своей мастерской, а на вилле Лоренцо, как только потеплеет. Писать он будет без помощников, поскольку желает избежать праздного любопытства и ненужных для него разговоров. Кроме того, картину он напишет не на доске, а на холсте. Все подумали, что Сандро хочет немного поэкспериментировать — этот способ лишь недавно был завезен в Италию из Бургундии. Но они ошиблись, ибо Сандро просто стремился подобрать материал менее прочный, чем дерево: так было больше надежды на то, что картина скоро погибнет. Ведь ее он не собирался создавать для потомков, подобно своим Мадоннам. Лоренцо согласился на эти условия: хорошо, он подождет до весны. Вначале он надеялся получить картину к маю, когда должна была состояться его свадьба с Семирамидой д'Аппиано, дочерью синьора Пьомбино. Но потом, хорошо зная Боттичелли, махнул рукой на срочность — все равно невеста, воспитанная в строгих правилах, вряд ли восхитилась бы, узрев обнаженное тело богини.

Заказ, который ему предстояло исполнить, не давал Сандро покоя, мешая спокойно работать над алтарем для капеллы Барди. Он стремился не думать о том, что ему предстояло написать — весна уже близко, наступает то время, когда он переберется на виллу Лоренцо, и тогда его помыслы будут всецело заняты языческой богиней. Сейчас же ему нужно завершить тот труд, который исключает всякие сомнительные мысли. Хорошо было фра Филиппо — ему не нужно было исполнять такие заказы. Интересно, согласился бы он написать Венеру, если бы ему это предложили? Последние штрихи на алтарь наконец были положены, и он сам слегка удивился тому, какой сухой и бездушной вышла эта картина. Но зато никто не мог упрекнуть его в том, что он хоть в чем-нибудь обнаружил свое легкомыслие. Предоставив Сангалло делать раму, он собрался было выехать за город, когда совершенно неожиданно у него объявился новый заказчик.

Это был его сосед по дому Марко Веспуччи. Да, тот самый Марко, чья жена некогда была первой дамой Флоренции, память о которой уже давно исчезла у многих, но только не у Сандро. Можно было, конечно, увидеть перст судьбы в том, что Веспуччи вдруг пришла в голову мысль почтить память своей покойной супруги и что он вздумал обратиться за этим именно к Сандро. Боттичелли не отказал ему, но попросил подождать, пока он исполнит срочный заказ.

Его надежды на то, что он быстро справится с картиной для Лоренцо, не оправдались: слишком сложной оказалась работа над темой, которая все-таки оставалась чуждой для него, несмотря на все его беседы с поклонниками древней философии. Хотя он почти во всем следовал сюжету, изложенному в тех стихах, которые вручил ему Полициано, все-таки было трудно уйти из мира святых и Мадонн в совершенно иной мир. Может быть, потом его не зря обвиняли в том, что он многое позаимствовал из тех традиций и приемов, которые выработали его коллеги для изображения сцен из Священного Писания. Возможно, действительно в позе его Венеры было нечто общее с позой Христа, над которым совершается обряд крещения. Но, в принципе, здесь не было ничего необычного — ведь он должен был на что-то опираться и от чего-то отталкиваться!

То, что работа двигалась очень медленно, можно было объяснить и тем обстоятельством, что его то и дело отвлекали: философы, как назло, в это лето избрали виллу Лоренцо ди Пьерфранческо местом для проведения своих встреч и диспутов, а в их присутствии он не мог работать, ибо еще на примере «Весны» убедился, что их советы не только полезны, но и весьма обременительны, поскольку каждый из них считает правильным только собственное мнение и толкование. Повторения этого он не хотел. Сколько мифологических сюжетов ему пришлось запихнуть в свою «Весну», чтобы удовлетворить все их пожелания! В дни их собраний он предпочитал работать над другими заказами; поскольку это были портреты и изображения Мадонн, они мало интересовали его друзей.