Станислав Зарницкий - Боттичелли

Конечно, Боттичелли мог бы гордиться тем, что принят в доме на виа Ларга, что у него сильные покровители, которые в случае необходимости не дадут его в обиду, что он может почти на равных говорить с членами Платоновской академии, мудрейшими людьми Италии. Многие ему завидовали, но сам он никак не мог решиться, с кем ему идти. После возвращения из Рима он почти не работал на церковь, будучи целиком занят выполнением заказов Медичи и его друзей. Прежние сомнения — после того как он окончательно разуверился в благочестии папы — вроде бы отступили куда-то далеко, на задний план. Во всяком случае, теперь его меньше терзали мысли о греховности его образа жизни. Но наступали дни, когда они обрушивались на него с новой силой. Он, конечно, не ведал, что точно в таком же положении находится не только он один, но и множество флорентийцев, у которых вдруг проснулись сомнения в том, правильно ли они живут.

Рождество, а затем и карнавал прошли по-прежнему празднично. Была отпразднована и женитьба Торнабуони, а Сандро так и не успел закончить последнюю, третью, фреску на вилле Лемми. Пользуясь теплыми днями, он по просьбе самого Лоренцо отправился писать фрески на виллу Спедалетто близ Вольтерры. Вместе с ним там работали Перуджино, Гирландайо и недавний его ученик Филиппино Липпи; все они старались превзойти друг друга, и работать в наполненной завистью атмосфере Сандро скоро надоело. Из заказанных ему шести фресок он завершил только три — тоже на темы из античной мифологии, но без обнаженных фигур. После этого вернулся в город и больше в Спедалетто не приезжал, ссылаясь на занятость.[12] Великолепный по-прежнему был всецело занят политикой и даже на свадьбе своего родственника ухитрился провести переговоры с приглашенными на нее миланцами. О занятиях философией ему приходилось только мечтать. Зато его усилия были вознаграждены. Летом 1484 года Венеция, которая все это время вела войну — одна против всех, — решила пойти на мировую. 7 августа между венецианцами и конфликтующими с ними сторонами был подписан договор.

Мечта Лоренцо вроде бы осуществилась — в Италии на какое-то время воцарилось спокойствие. Походило на то, что лишь один еле дышащий папа Сикст был недоволен этим. Вот уже несколько недель он был болен и ничего не знал о ведущихся переговорах. Заключение мира было для него полной неожиданностью, и когда ему на следующий день после подписания договора сообщили об этом событии, он пришел в такую ярость, что отдал Богу душу. В Риме по этому поводу шутили, что папа был настолько воинствен, что погиб, едва только услышал слово «мир». Впрочем, о его смерти никто не печалился, особенно во Флоренции. Почему-то все были уверены, что теперь все пойдет иначе — церковь обретет свой прежний авторитет, грех будет искоренен. Человеку так мало нужно для надежды! Подобного рода ожидания не миновали и дом на виа Ларга, но там к этому событию подходили с сугубо земной меркой — возникла возможность исполнения желания Лоренцо получить кардинальскую шапку для своего младшего сына.

Сандро был свидетелем того, как готовилось посольство в Рим для поздравления папы Иннокентия VIII с избранием его на Святой престол. 52-летний кардинал Джанбаттиста Чибо был известен благочестием и рвением в делах веры, и от него ждали перемен к лучшему. Никто еще не знал, что главным итогом его недолгого понтификата станет булла «Summis desiderantes affectibus» («Всеми силами души»), положившая начало небывалым по жестокости гонениям на ведьм по всей Западной Европе. В течение следующих двух столетий костры, зажженные с благословения папы, унесли жизни сотен тысяч безвинных людей.

Сам Лоренцо посольство не возглавил — эту роль доверили его 13-летнему сыну Пьеро. Конечно, ученик Анджело Полициано мог произнести подобающие случаю слова о том, что Флоренция желает жить в мире с новым папой и что сын Лоренцо Джованни вполне достоин того, чтобы получить высокий сан. Но Великолепного явно волновало опасение, как бы Пьеро не испортил цель посольства своим строптивым поведением. Он наставлял его: «Когда ты находишься в обществе других юношей из посольства, то веди себя серьезно и вежливо. Поступай с ними как с равными и следи за тем, чтобы не претендовать ни на какие привилегии по сравнению с другими, так как хотя ты и мой сын, но именно поэтому ты также гражданин Флоренции, как и все остальные».

Надо отдать должное Пьеро — он успешно справился с поручением. Папу поразили способность мальчика толково излагать свои мысли, его манеры и умение держать себя в обществе. Если бы он знал, скольких трудов это стоило его учителям! Но как бы там ни было, отношения со Святым престолом были урегулированы к великой радости флорентийцев. Иннокентий снял с Лоренцо проклятие прежнего папы и благословил его. Жизнь входила в прежнюю колею. Ко всему прочему завершились работы по восстановлению сгоревшего Санто-Спирито, и после долгого перерыва на художников словно из рога изобилия посыпались новые заказы. Получил заказ и Сандро — ему было поручено написать большую картину для алтаря в капелле Барди. И хотя он был не особенно доволен, что его обошли при распределении других заказов, но и полученный им был довольно почетен. Ведь недаром же резную позолоченную раму для его картины поручили исполнять первому ювелиру города Джулиано да Сангалло. Было видно, что от него ожидали нечто из ряда вон выходящее — картину, достойную великого мастера.

Писать ему предстояло Мадонну с двумя Иоаннами — Крестителем и Богословом. Не так-то просто было возвращаться к образу Богоматери, который он уже давно не писал, занимаясь выполнением заказов друзей Медичи. Он понимал: ему предстоит доказать, что он не стал еретиком, посещая дом на виа Ларга. Поэтому он должен тщательно избегать всего, что могло бы быть расценено как привнесение язычества в святой образ. Когда картина была готова — а это случилось спустя год, — многие были поражены: да Сандро ли это? Это же не его манера! Здесь не было ничего от того, что раньше приводило в восторг его друзей. Фигуры массивны, грузны и при этом как-то неестественно вытянуты. Сандро явно переусердствовал, стараясь ничем не отступить от прежних канонов — от картины так и веяло старомодностью.

Оставалось только пожать плечами, ибо и сам художник не мог толком объяснить, что с ним произошло. Может быть, таким образом он хотел подчеркнуть свою приверженность истинной вере; но зачем же возвращаться к прошлому настолько, чтобы перечеркнуть достижения и своего учителя, и свои собственные? Правда, пока еще никто не предполагал, что здесь кроется гораздо большее, чем желание угодить заказчику или же показаться более добродетельным, чем это было на самом деле. И традиции Санто-Спирито, которые надо уважать, тут тоже были ни при чем. Уже намечался разрыв со всем тем, что еще недавно составляло суть его творчества. И прощанием его с этим прошлым стала картина, к которой он приступил одновременно с выполнением заказа для Санто-Спирито — картина, которая обессмертила его имя.