Сергей Заплавный - Запев

— В ходе обсуждения, — откликнулся Ляховский. — Кстати, каким образом подбирались авторы статей?

— По степени серьезности поднятых проблем. Правильнее сказать: подбирались материалы, а не авторы.

— Но тогда вы должны знать, что у Юлия Осиповича есть наблюдения касательно Вильны и Минска.

— Наблюдения или статья? Впрочем, мы рады и тому и другому. Это лишь расширит обзор стачечной борьбы. Что еще? — спросил Ульянов и сам же ответил: — Выпускать «Рабочее дело» часто и в определенные сроки мы вряд ли сумеем. Поэтому предлагаю объявить в первом же номере, что газета будет выходить по мере готовности.

— Стоит ли? — возразил Гофман. — Эдак мы выкажем свою слабость.

— Напротив, силу! — не согласился с ним Петр. — Слабый промолчит, уйдет от определенности…

Мнения разделились, однако большинство высказалось за необходимость дать предложенное Ульяновым объяснение.

Потом перешли к обсуждению непосредственно статей.

Читая свою «Борьбу с правительством», Петр увидел, что после того, как с нею поработал Старик, она стала короче, стройнее, особенно в той части, где Петр призывал ткачей Белостока к достижению демократической польской республики для пролетариата и через пролетариат.

Немало поправок внес Владимир Ильич и в статьи Кржижановского, Ванеева, Сильвина. Иные страницы он сократил, опуская повторы и умствования, иные переписал, уточнил выводы, но бережно сохранил манеру изложения, характер и взгляды пишущих.

Последней читалась статья Сергея Павловича Шестернина:

«Мирный в обыкновенное время городок Иваново-Вознесенск в октябре нынешнего 1895 года представлял из себя военный лагерь. Стоявшие в городе войска ежеминутно готовы были ринуться в бой с врагом. Но кто же этот враг? Да не кто другой, как мирные обыватели этого городка, которые трудом своим одевают чуть ли не половину России. Все дело в том, что ткачи Иваново-Вознесенской мануфактуры, принадлежащей четырем компаньонам — Витову, Новикову, Фокину и Зубкову, в числе 2000 человек отказались работать за такое вознаграждение, которого не хватает даже на полуголодное существование…»

Петру вдруг вспомнился рассказ Сони Невзоровой о Шестернине… Несколько лет назад он ухитрился устроить письмоводителем к полицейскому надзирателю Орехова-Зуева своего человека. Это дало ему возможность проникнуть из Владимира во владения печально знаменитых Саввы и Викулы Морозовых и даже прокламацию на пишущей машинке там распространить… Перебравшись в Иваново-Вознесенск, Шестернин устроил там книжную лавку. Она-то и стала местом нелегальных встреч, а затем штабом стачки рабочих-текстильщиков…

Статья Шестернипа прошла без замечаний. Вероятно, еще и потому, что написал ее иногородний автор.

— Владимир Ильич совершил поистине гигантскую работу, — с чувством сказал Цедербаум. — Под его началом сделана не только канва «Рабочего дола», но и первый рисунок на ней! Осталось сделать дополнения и окончательную редакцию. Вероятно, недели на это хватит.

— Недели? — удивился Ульянов. — И дня, по-моему, достаточно. Предлагаю собраться не позднее восьмого декабря. Мы не можем знать, что случится через неделю, Очень уж много стронулось в последнее время…

Ульянов прав: в последнее время многое стронулось. Жизнь наполнилась радостью живого нового дела, но и опасностью тоже. Стачки и прокламации поставили на ноги все силы управления петербургского градоначальника и в первую очередь отделение по охранению общественной безопасности и порядка — охранку. Тот же Владимир Ильич рассказывал, как недавно он обнаружил за собою слежку. Человек, притаившийся в глубине ворот, показался ему подозрительным. Чтобы проверить, так ли это, Ульянов укрылся в подъезде рядом. Кресло швейцара было свободно. Заняв его, Владимир Ильич увидел, как человек выскочил из подворотни на мостовую, в растерянности замотался, не зная, куда бежать. Это было забавно. Ульянов расхохотался. И напрасно. На него с удивлением воззрился господин, спускавшийся по лестнице. Пришлось искать другое укрытие.

Если бы этот случаи был единственным, так нет же — Ульянов упоминал и о других. Даже к Чеботаревым, у которых он теперь обедает, его сопровождают филеры. Очень уж у Владимира Ильича запоминающаяся внешность. И биография… И почерк…

«Стоп, — остановил сам себя Петр. — Почерк… Владимир Ильич так спешит, что готов передать народовольцам материалы „Рабочего дела“, переписанные от руки. Но его рука охранке известна. Он автор четырех статей. На остальных тоже его исправления, вставки. Провал не исключен. Значит, надо… Надо все переписать заново! Эх как некстати вышла из строя пишущая машинка „Космополит“… На переписку Ульянов может не пойти, он не такой человек, чтобы подвергать опасности других… Как же быть?»

И тут взгляд его упал на Крупскую: а ведь она — секретарь группы. Стало быть, и секретарь только что утвержденной редакции…

— Я поддерживаю Владимира Ильича, — сказал Петр, пожалуй, чересчур громко и добавил потише: — Давайто соберемся в пятницу у Надежды Константиновны. Она, как я понимаю, будет отвечать и за черновые тексты «Рабочего дела». А чистовые — для типографии — сделаю я.

— Петр Кузьмич делает лучшие в Петербурге чертежные работы, — подтвердил Сильвии. — Я могу это удостоверить.

— И ие только чертежные, — улыбнулась Якубова. — Экспроприации — тоже. Под вид сегодняшней… В Дворянском собрании.

— Не кажи гоп, доколи ие перогоппув, — засмеялся Хохол, давая попять, что собрание окончено. — Як бы не схибити!

— Не оплошаем! — заверил его Сильвин.

…Они и правда не оплошали.

Бал удался на славу. Свет. Музыка. Мрамор. Оп одинаково хорошо подчеркивает и горячую молодость, и величавую старость… Казалось, самые красивые девушки Петербурга в этот вечер стояли в цветочных киосках, в буфетах. Это постаралась Соня Невзорова, пригласив на вечер слушательниц Высших женских курсов. Думая, что служат обычной благотворительности, они не жалели улыбок, особенно для седовласых преподавателей и сановных гостей. Те отвечали нередко головокружительными взносами: за входной или лотерейный билет платили не меньше красненькой,[15] за бутоньерку цветов — две, а то и три, за бокал шампанского — «катеньку»…[16]

Петр сидел за столом распорядителя и старался ничего не упустить. Его веселили проворство и невинность, с которыми действовали девушки. Умницы. Вот они обступили «восприемника» Петра, профессора Щукина, и Николай Леонидович отсчитал им несколько ассигнаций. Вот поспешили навстречу издателю журнала «Стрекоза» Герману Карловичу Корофольду и получили с него столько же… Зато с вожаком «Русского богатства» Михайловским у них вышла заминка. Николай Константинович явился на бал в окружении курсисток, почитательниц его таланта. Попробуй подступись! И тогда к «другу народа» ринулся верткий и несокрушимый Борис Гольдман. Почтительно склонив голову, заговорил с ним… Михайловский недоуменно смерил глазами его несоразмерную фигуру и… протянул бумажник. Курсистки возмущенно ахнули, но Гольдман спокойно вынул четвертной билет и благодарно приложил к груди руку. Знай наших…