Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть
— Документы, пожалуйста! — сказал он.
Я еще не совсем поняла, в чем дело, и, не двигаясь, таращила на него широко раскрытые глаза. Старик и старуха начали подыматься и шарить по своим карманам. Они нашли какие-то бумажки и показали военному. Тот повертел их в руках и отдал им обратно. Инвалид тоже показал свой документ. В это время Люба уже поднялась и, ничего не понимая, смотрела на немца, как будто увидела призрак. Теперь он подошел к нам.
— У нас нет документов, — сказала я решительно. — Показать ему наши рабочие карточки, на которых стоял штамп «Остарбайтер», значило признаться в том, что мы убежали.
— Тогда пойдемте со мной! — сказал он.
— Мы беженцы из России. Мы отстали от транспорта, — опять сказала я.
— Пойдемте со мной, — повторил военный.
Итак, нам ничего больше не оставалось делать, как следовать за ним. Он повел нас в здание рядом со станцией и сдал чешской полиции. Он о чем-то говорил с ними в другой комнате, затем вышел, оставив нас с чехами. Как только он ушел, чехи сразу же окружили нас и наперебой начали расспрашивать, откуда мы и кто. Это были сильные молодые парни в черной форме чешской полиции. Вкратце мы рассказали им, что мы из Советского Союза, что работали у немцев и что убегаем домой. Когда мы окончили, Люба сказала:
— Пустите нас. Мы хотим домой.
Чехи начали что-то быстро говорить между собой, но мы не понимали их.
— Хотите есть? — спросил один из них. Не ожидая ответа, он положил перед нами свой бутерброд. Другие тоже последовали его примеру, и скоро перед нами лежала целая куча еды. Затем кто-то поставил перед нами две чашки и налил кофе из термоса. Люба и я ели и запивали вкусные бутерброды горячим кофе с молоком. В то же время мы рассказывали им о тяжелой лагерной работе в Германии, о наших чешских коллегах и о суровой лагерной жизни.
— Почему вы не показали ему ваши документы? — спросил один полицейский.
— Потому что, если нас поймают, то нам одна дорога — в концлагерь.
Чехи опять громко начали переговариваться.
— Мы сказали ему, что мы беженцы из России, что мы отстали от транспорта. На этом мы и будем настаивать, — объясняла я дальше. — А то нам будет плохо.
— Отпустите нас, — опять попросила Люба. — Что вам это стоит?
— Этого мы не можем сделать, — сказал один из них. — Немец, который привел вас сюда, из гестапо. Мы отвечаем за вас. Но если у вас есть какое-нибудь желание, может, мы смогли бы его исполнить.
Я на минуту задумалась. Посоветовавшись с Любой, мы решили следующее: мы отправляем письмо моей сестре Нине в Австрию, в Тироль, где она работала. Это для того, чтобы подготовить ее к возможной проверке гестапо. В письме я коротко сообщаю о случившемся. Затем — что я выдала себя за нашу двоюродную сестру, Надю Маркову. Якобы мы с подругой, эвакуируясь с Украины к немцам, отстали от транспорта, и нас нашли в Чехословакии и забрали в гестапо, так как все наши вещи и документы пропали. Второе короткое письмо я напишу по адресу, который дал мне Сергей — нашим неизвестным друзьям.
— Ну, есть у вас какое-нибудь желание, которое мы могли бы исполнить? — опять обратился к нам один из чехов.
— Да, есть. Вы смогли бы отправить для нас два письма? У нас нет марок.
— Да. Это мы сделаем с удовольствием, — ответили чехи и тут же подали нам бумагу, конверты и чернила.
Я вкратце описала Нине всю нашу ситуацию и осторожно дала ей понять, в чем дело. Я писала так, что она должна была догадаться, что случилось и что ей надо делать. Во втором письме, вернее в записке, я написала следующее: «Дорогие друзья, обстоятельства не позволили навестить вас. Мое будущее неизвестно. Бог за облаками…» Эту записку я написала по-немецки и не подписала своего имени. Но по последней фразе Сергей легко узнает, кто это.
Письма сразу же были заклеены, и один из полицейских отнес конверты с марками в почтовый ящик здесь же на станции.
— А теперь, — обратилась я опять к чехам, — разрешите нам сжечь наши документы, — при этом я искоса посмотрела на уютно потрескивающую печку в углу.
— Как хотите, — ответили они, — только не говорите об этом гестапо.
Через несколько минут наши рабочие карточки с печатью «Остарбайтер» вспыхнули ярким огоньком в печке. За ними полетела туда и записка Сергея его друзьям. Итак, освободившись от наших официальных бумаг, по которым нас причисляли к определенной категории людей, мы почувствовали себя вдруг вольными как птицы. Даже Люба как-то легче вздохнула. До того она сидела с нахмуренным лицом и мало говорила. Все переговоры с чешскими полицейскими, так внезапно ставшими нашими друзьями, пришлось вести мне.
— Мы вам очень благодарны, — сказала я.
А чехи еще долго расспрашивали нас о Германии, о работе на заводе и об иностранных рабочих. По их вопросам было видно, что они ненавидят немцев, но вынуждены терпеть их.
Около трех часов ночи за нами приехала машина. Сравнительно через небольшой промежуток времени мы прибыли в здание гестапо. Там нас повели в подвал, толкнули в какую-то темную дыру и заперли. Под ногами я почувствовала солому и только с трудом могла разглядеть, что рядом с нами на соломе лежало еще несколько человек. Они, вероятно, крепко спали, потому что совсем не реагировали на наш приход. Мы с Любой прижались друг к другу и начали обсуждать то, что мы будем говорить на допросе, если нас вызовут поодиночке. Любу вызвали первую, а через полчаса меня.
Комната, в которую меня вызвали, была довольно большой. Люба тоже была здесь. Она сидела на стуле перед письменным столом в одном конце, а меня посадили в другом конце комнаты. Нас допрашивали чиновники гестапо в гражданской одежде. Вопросы были чисто формального характера — где и когда родились, родители, какое образование, когда и как попали в Чехословакию. Всех этих вопросов мы, конечно, ожидали, и отвечали так, как договорились. Мы назвали новые имена и другие даты рождения.
После этого, в сущности, короткого допроса нас опять заперли в подвале, а рано утром, еще до восхода солнца, погрузили на машину и повезли в другой город, Брюнн, где предстоял более детальный допрос.
В гестапо
Было довольно рано, когда нас привезли в гестапо города Брюнна. Чиновники еще не все появились в своих кабинетах, и нас с Любой посадили в коридоре и сказали, что скоро вызовут. С нами, конечно, был все время военный немец с ружьем. Ровно в восемь нас позвали в разные комнаты.
Гестаповец, который встретил меня, сидел в пальто за своим письменным столом. В комнате было холодно. Он показал рукой на стул, чтобы я села, а сам подошел к печке и положил дров. Затем он снял пальто, сел за стол и молча уставился на меня. Потом снова поднялся, подошел ко мне и начал меня обнимать и целовать. Это настолько ошеломило меня, что я растерялась. Затем, очнувшись от неожиданности, я руками и ногами стала отталкивать его. Наконец, он отошел. Усевшись опять за письменный стол и приняв серьезный вид, он заговорил о нашем «потерянном» транспорте. Сначала вопросы были те же самые, что и прежде, но потом он перешел на более подробные. Я невольно подумала о Любе. Как она там? Как отвечает? И как ведет себя с ней гестаповец? Так же, как со мной? Неприятная ситуация, которая возникла после его попытки использовать меня как объект секса, сделала его немного неуверенным в себе. Так, по крайней мере, мне показалось. «Так вот какие гестаповцы, — думала я, — представители законов национал-социалистической Германии». А мой рассказ о нашем «потерянном» транспорте звучал ровно и уверенно — как мы условились с Любой прошлой ночью:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});