Ольга Аросева - Прожившая дважды

После музея разговор с Кончаловским (на многих картинах Сурикова воспроизведена жена Кончаловского. Суриков нарисовал ее, когда ей было, например, всего 6 лет. Есть в картине «Меньшиков в ссылке» мать Кончаловского — это девушка, стоящая на коленях перед Меньшиковым).

Хорошо женат художник Кончаловский — его жена — друг, прямо связана с творениями наших великих художников. Супруги Кончаловские в такт чувствуют культуру жизни.

Потом работал в ВОКСе.

От 19 до 20 работал — завершал статью о Пушкине.

В 20.30 — на обеде у китайского посла. Уютно. Нежно. Хитро. Веяние большой культуры.

Играли в маджонг. Я смотрел репродукции фарфоровых ваз, принадлежавших разным китайским династиям. Это чудо из чудес. Какие тонкие цвета, какие формы. Не пересказать.

Полночь. Только что приехал из Астафьево. К 14.30 меня ждали в НКВД. Я торопился кончить обед. Сказал Гере, что спешу, но и она спешила куда-то. Вообразив, что шофер мой приехал за ней (она ездила с ним до обеда), села в автомобиль и уехала. У меня минуты на счету, а я остался без средства передвижения. Вызвал совнаркомовскую (машину). С унизительными извинениями просил меня подождать. Подождали.

Я сказал об этом Гере, когда мы поехали в Астафьево. Вместо того чтобы извиниться, она стала говорить о том, что если я ее, жену, иногда заставляю ждать, то могу заставить ждать и наркомов. Узколобое, неродное, недружелюбное рассуждение. Друзья так не рассуждают. Надо завтра договориться окончательно и, может быть, развестись.

Сын был очень мил. Здоров и, кажется, похож на меня.

С утра работал в ВОКСе.

Наша жизнь — это один день. Такая мысль приходит в голову часто. Надо ценить один день, как целую жизнь. О завтрашнем дне нужно иметь попечение, но так же, как мы пишем завещание. Ведь мы заботимся и о «послесмертии».

Все в жизни одноактно и однократно.

Утром писал, но, к сожалению, только статьи, а в голове второе действие пьесы. Обедал. К Мальцеву. Он в горе. Говорит, что его подвел приятель Вяча (Молотов). Последний сам рассказал ему, что нарком Каминский выставлял Мальцева заместителем. Вяча сказал пару таких «теплых» слов по адресу Мальцева, что Каминский не только не выставит его в замы, но, пожалуй, и вообще никакой работы не даст. Коля рассказывал, как вчера Калинин на активе делал доклад о Пленуме ЦК: «Пока он излагал речь Сталина, все еще было ничего, но как начал от себя говорить, так черт знает что. Решил анализировать, что такое большевизм. „Вот, например, — говорил Калинин, — отхожее место. Вы туда входите, и там все облито и обпачкано — это не большевизм. А если бы это место было чистое — это настоящий был бы большевизм. Или что такое диалектический материализм. Вот например, у нас заведующий секретариатом — он в своем деле самостоятельный, он управляет, а ведь в сущности он под нашим контролем и управляется нами, следовательно, он не самостоятелен. Вот вам и диалектика…“»

Мальцев искренне смеялся.

Звонил разным лицам. Безуспешно. Отправились с Мальцевым в столовую. Оттуда в ВОКС. Работал до 18 ч. Бумаги. 18.30–20 — кино «Зори Парижа». 23.00 дома. Разговоры. День прошел — мы однодневны. Жизнь закатилась.

Надо приготовить письмо Р. Роллану.

Если один день — это жизнь, то смертны только те, кто умирает в этот данный день, остальные бессмертны. Значит, смерти — это случайности и большинство людей бессмертны.

И еще практический вывод отсюда: надо в данный день сделать все, что ты наметил сделать. Так, чтобы перед сном все твои дела были, как говорят бухгалтеры, «в ажуре».

Кончил статью о Пушкине. «Мировой Пушкин». Приятно. Сегодня сяду за испанские материалы.

Конец дня провел бестолково — все показывал работу новой домработнице.

Утром встал рано. Дети, Лена и Оля, оскорбительно себя ведут: они слушаются, но только после того, как вытянут все силы тем, что три-четыре раза просишь одно и то же.

Поехал в Астафьево, там сын и жена. Гуляли. Очень гармонично провели весь день. 3 градуса тепла. Снег талый. Сырость.

Поздно вернулся домой.

Инженер, мой попутчик, рассказывал о технических чудесах: бомбы, не убивающие, а при взрыве производящие страшный шум, что деморализирует армию. Или звуковые пулеметы: волны звуков заставляют лопаться барабанные перепонки. Это изобретение японцев. Писал письмо. Иду спать.

С утра куча хозяйственных хлопот: ввести в дело новую домработницу, выдать вещи уходящей — она была излишне любопытна, как самая отменная шпионка, очень ловкая и с хорошей школой секретной сотрудницы. Вызвать доктора к заболевшей няне и пригласить нашу знакомую поехать в Дом отдыха к Мите, вместо няни. От этих страшно непроизводительных дел голова наливалась свинцом и сердце давало знать, что возможен припадок.

Кроме всего, неприятности в ВОКСе. Какой-то интриган на активе Московской парторганизации назвал меня «партийным барином». Назвавший меня так несомненно был партийный «баран». Если бы он знал, какую черную надсадную работу выполняет этот «барин»! Я не знаю, кто так выступал, но об этом жена Молотова говорила мужу и другим. По-видимому, «плечи заработали» и меня, подобно другим из старой гвардии, хотят оттеснить на задние позиции или в богадельню. Чиновник Керженцев тоже набрасывается со своей чиновной ябедой. Он не подхалим, а бог подхалимства.

Закончился мой трудный и нудный день поездкой в 20 часов в Астафьево к жене и Мите.

День выдался совсем, совсем тяжелым. Ночью спал плохо, будил Митя.

Утром из ЦК телефонировал Анчаров: у Вас в ВОКСе непорядки, разгоняете коммунистов и т. д. (сплетни и клевета Белянец[248]) и почему вы не идете на районный актив ответить на выступление против Вас (меня). Ответил, что пойду завтра.

Разговор велся во враждебном духе, с заранее задуманным намерением утопить.

20 часов. Прием у американского посла. Ему 62 года, его жене 50 лет. Они поженились 2 года тому назад. У него и у нее дети — в сумме у них шестеро. Нежны друг к другу. Симпатичны. В особенности она. У нее третий муж.

На обеде узкая компания, из русских только Розенгольц, Егоров, Бубнов, Барков и я.

Стол покрыт красным шелком, сервирован великолепно. На столе перламутровые цветы и грозди винограда, белые и темно-красные. Высокие хрустальные вазы — в них огромные букеты красных роз.

Рядом со мной — первый секретарь посольства и племянник знаменитого американского путешественника Джорджа Кенена. Он говорит по-русски, знает Чехова и вообще русскую литературу.