Анри Гидель - Коко Шанель

– И вы полагаете, что у меня в обычае жить в таких халупах? – с презрением бросил Ириб.

И вновь, без малейших колебаний, Коко меняет квартиру. На сей раз она поселяется… в отеле «Ритц».

Да, с таким персонажем жить запросто не просто! Тем более что Габриель хоть и любила его всем сердцем, но была отнюдь не той женщиной, которая готова все принять безропотно. Потому-то отношения между ними были страстными и изнурительными. Кроме того, Ириб, по выражению Коко, ревновал ее «как истый испанец». Прежняя жизнь его метрессы была для него пыткой. Он требовал, чтобы она шаг за шагом воскресила в мельчайших подробностях все, что было до него, даже при том, что это причиняло ему страдания. А точнее, именно потому, что это причиняло ему страдания, ибо мазохизм доставлял ему удовольствие!..

Да, он, бесспорно, взял над нею верх! Позже это заставит ее краснеть. Она никогда не простит ему, что проявила перед ним свою слабость…

В убогом пансионе Габриель прожила недолго – обосновавшись в «Ритце», она заняла там комнаты с видом на Вандомскую площадь. Теперь она могла созерцать из окон ту самую Вандомскую колонну, в разрушении которой полвека назад участвовал отец Ириба. В ту пору из отеля «Ритц» существовал выход на улицу Камбон, что было исключительно удобно для Коко. Апартаменты, которые она выбрала в «Ритце», были весьма элегантно обставлены, но она предпочла меблировать их на свой фасон и поставить несколько своих предметов обстановки, в том числе некоторые из ее любимых лаковых ширм.

Тем временем она почувствовала необходимость в квартире, расположенной непосредственно на месте ее работы. Не для того, чтобы ночевать там, но для того, чтобы иметь там контору, а также завтракать и обедать, не теряя понапрасну времени. С этой целью она занимает почти весь третий этаж дома номер 31 по рю Камбон, на которую выходят шесть огромных окон этого здания XVIII столетия.

Квартира,[54] которую она сама декорировала в 1935 и 1936 годах, начиналась с удивительной прихожей. Вошедшего встречали два вырезанных из дерева в натуральную величину венецианских мавра эпохи Ренессанса, словно приглашая в гостиную. Здесь же, в прихожей, вошедшему открывалось красивое большое кресло XVIII века под покрывалом из белого атласа, а в некоем подобии алькова – китайский столик вишневого цвета. Но что более всего поражало посетителей, так это лаковые ширмы от Короманделя, также XVIII века, роскошно освещенные хрустальными жирандолями. Похожие ширмы стояли в гостиной по обеим сторонам покрытого замшей дивана необъятных размеров. Сохранилось множество фотографий, запечатлевших Коко на этом диване – она так любила отдыхать на нем! Сбоку от нее – подушки, источником вдохновения для которых, похоже, послужили двуслойные куртки конюхов… Перед софой – низенький китайский столик, на котором расположились ее любимые вещицы: коробочка для подаренных Вендором драгоценностей, снаружи красная, а внутри золотая. Верная своей философии, Габриель посвящает больше заботы тому, что не видно. У нее много и других вещиц-фетишей: два хрустальных шара, гадальные карты… Была ли она суеверна? Бог весть… А вокруг, тут и там, фигурки животных, целый зверинец: хрустальная лягушка, которая, по китайским поверьям, приносит счастье, верблюд, две оседланные лошади… Чтобы закрыть тему животных, назовем также довольно большие фигурки оленя и лани из патинированной бронзы, а еще пасущихся повсюду львов – ведь Габриель родилась в августе, и, стало быть, она по гороскопу лев. Гостей приглашали садиться на широкие низкие кресла времен Людовика XV, а паркет был покрыт огромным старинным ковром той же эпохи, поодаль египетская маска, фигурка Будды, русская икона, поднесенная Габриель Стравинским, греческая статуя, украшавшая камин в доме на рю Фобур-Сент-Оноре – она и здесь служила украшением камина, а у подножия ее помещались подставки для дров работы скульптора Липшица – все это подчеркивало сложный характер убранства, в котором искусно сочетались стили и эпохи. «Самое главное, чтобы элементы были красивы», – утверждала хозяйка. Ну, это она излишне скромничала: ведь нужно еще умение гармонично сочетать их, а здесь не обойтись без тонкого вкуса – иначе собрание даже самых красивых вещей уподобится лавке старьевщика.

Любопытный курьез: картины здесь почти отсутствуют. Ржаной колос, нарисованный Дали, рисунок Фотрье – вот и все. Габриель любила живопись и художников, чему можно было бы привести тьму доказательств, но она не обладала темпераментом коллекционера: владение произведениями искусства как таковое не интересовало ее. Когда же удивленные гости задавали ей вопросы, она отвечала остроумной шуткой: мол, вижу плоховато, мне каждый раз приходилось бы искать очки…

Но кто, скажите, поверил бы в это, взглянув на ее огромную библиотеку? Стены гостиной уставлены сотнями томов в прекрасных переплетах; некоторые из книг подарены ей друзьями, как, например, Реверди и Кокто; но много и сочинений классиков, среди которых Плутарх, Паскаль, Шекспир, «Золотая легенда», полные собрания сочинений Сен-Симона, Теофиля Готье, Мюссе, Гюго – все честь по чести. Но, по словам самой Габриель, она покупала книги, чтобы читать, а не для того, чтобы благодаря им приобрести имидж. По ее собственному выражению, книги – ее лучшие друзья. Чтение было для нее убежищем. Вспомним, как маленькой девочкой она забиралась на раскаленный солнцем чердак в Варение и жадно поглощала романы за четыре су! С той поры художники и писатели, с которыми она дружила – все тот же Кокто, но особенно Реверди, – открыли ей немало любопытного. Сознавая поверхностный характер образования, который она получила – что в Обазине, что в Мулене, – она с еще большей алчностью набрасывалась на книги.

Все комнаты в новом жилище Габриель освещались хрустальными люстрами – отметим среди них светильник, созданный по эскизу Ириба для бюро. Но для того, чтобы их бьющий с потолка свет не казался таким резким, всюду были расставлены напольные светильники, дававшие куда более мягкое освещение. Многочисленные зеркала, усиливающие впечатление от великолепного декора, переносили гостя в феерический мир.

Столовая, в которой гости усаживались за стол эпохи Людовика XIII, была декорирована ширмой, служившей фоном для драгоценного лакированного бюро XVII столетия, многочисленные ящички которого украшали мифологические сцены. С другой стороны находился камин, декорированный зеркалом и бюстом; по бокам от него располагались две покоящиеся на цоколях позолоченные деревянные кариатиды, каждая из которых поддерживала покрытую черным лаком платформу жирандоли.