Анри Гидель - Коко Шанель

Вполне естественно, его снова приглашают выполнять декор – и не только частных особняков, но и крупных магазинов вроде «Форд-Франс». Он возвращается в Париж.

Около 1930 года завязываются его отношения с Габриель. Они, конечно, знали друг друга и прежде, имея общих друзей – все тот же Жан Кокто, а также Мися Серт. Ириб познакомился с нею, когда служил санитаром-добровольцем и в первые недели 1914 года с фронта на своем огромном «Мерседесе» перевозил раненых в парижские госпитали.

В 1931 году Ириб был элегантно одетым мужчиной довольно крупного сложения, с густой кудрявой шевелюрой, живым и умным взглядом, сиявшим из-за оправленных в золото очков. Блистательный, полный новых идей, с едким ироничным умом, читавшимся в его глазах. В семнадцатом столетии из такого амбициозного, эффектного кавалера вышел бы отличный образчик придворного аббата.

Как раз в эту пору Габриель было как никогда одиноко. Ее связь с герцогом Вестминстерским закончилась, а Пьер Реверди был слишком поглощен своими проблемами и сомнениями, чтобы на его внимание можно было рассчитывать. Требовался новый любовник, чтобы заполнить пустоту, которую она переносила все с большим трудом. Тем временем и Ириб находил все меньше взаимопонимания с Мейбл – по-прежнему страстно любя мужа, она после долгих лет терпения более не могла выносить его неверность. Ну а Габриель, находившаяся в зените славы, была в глазах Ириба еще очень красивой; к тому же она баснословно богата, что тоже не следует сбрасывать со счетов. Покорение ее сердца будет задачей нетрудной. Он это чувствует. Ему ведомы ее слабые места, он догадывается, какая боль одиночества кроется за ее триумфами. Соблазнение женщин – одна из его специальностей. Множество раз он доказывал себе, что это удается ему так же быстро и непринужденно, как зарисовки человеческих лиц, наброски силуэтов и подписи к карикатурам. Сделать Коко своей любовницей? Отчего же… Он ничего на этом не теряет, а выиграть может все. А что до условностей, так их – в сторону. Еще в начале своей карьеры, двадцати пяти лет, он был блестящим жиголо при некоей мадам L***. Когда Поль Пуаре спросил его, где его можно найти, тот ответил, что не имеет постоянного адреса, но каждое утро завтракает у означенной дамы, которая – случайно ли? – сказочно богата и гораздо старше его. Порою, если он замечал у какой-нибудь из своих подружек особенно драгоценное жемчужное ожерелье, то убеждал ее под предлогом, что оно вышло из моды или выглядит вызывающе, мало-помалу заменить настоящие жемчужины бусинами из куда более дешевого оникса, а жемчужины продать. Если вы думаете, что он когда-нибудь возмещал стоимость проданных ради него жемчужин, то ошибаетесь. Но это все мелочь по сравнению с той ловкостью рук, с которой этот пройдоха нагло вытягивал состояние у обеих своих супружниц. Кстати, Мейбл, желая положить этому конец, под давлением семьи решила потребовать развода, прежде чем будет разорена окончательно.

Что могло привлечь внимание Габриель к Ирибу при всех интересных подробностях его биографии – это то, что он был вполне своим в мире искусства. Этого она не могла найти ни в Дмитрии, ни в герцоге Вестминстерском, ни даже в Реверди. Вот компетентный человек, с которым она может поговорить обо всем, что ее интересует. Добавьте к этому, что ему было не занимать той не поддающейся объяснению субстанции, которая именуется шармом.

Коль скоро он был все еще женат и предпочитал сохранить все в тайне от своей благоверной, Габриель проявила инициативу и приобрела невдалеке от Парижа имение, которое послужит тайным убежищем. Эта усадьба с названием «Ла Жербьер» располагалась на холмах Монфор-л'Амори и была окружена великолепными деревьями. Прежним владельцем ее был Морис Гудекет, муж Колетт, но поскольку супружеская чета оказалась в тисках тяжелой финансовой ситуации – «как штык в заднице», по выражению Колетт, – она вынуждена была продать ее. Сделка состоялась зимой 1931 года.

Не в качестве ли убежища для своих любовных утех с Ирибом Габриель приобретает в том же году близ Листе еще и замок Мениль-Гийом с тремястами пятьюдесятью гектарами земли? В одном из своих номеров за 1931 год журнал «Вог» публикует фотографии этого великолепного жилища времен Людовика XIII с башнями из камня и кирпича: «Только белые, с полосками, шлагбаумы на ответвлении от дороги, которая пересекает полную свежести нормандскую долину, напомнит вам о том, что вдали, за лугами и зеленеющими рощицами, скрывается принадлежащий Шанель замок Мениль-Гийом, отражающий в тихом зеркале своих рвов, заполненных водой, гармоничные профили своих красных и белых башен. В своем чарующем одиночестве он похож на замок из волшебной сказки».

Несмотря на красоты приобретенной резиденции, которую новая хозяйка капитально переоборудовала, она бывала там очень мало. Трудно сказать, стоит ли принимать на веру ее слова: «Я бегу от своих владений, в частности, и от этого – потому что в нем устроили центральное отопление и убрали камины». Может, все дело – в неистребимом стремлении к кочевой жизни, странным образом похожем на то, которое побуждало ее отца колесить по дорогам Франции? Совпадение или наследственная черта?

Заметим мимоходом, что этот замок был не первым, который приобрела Шанель. В 1926 году она купила имение Шато-Пейрос, расположенное в Атлантических Пиренеях в Корбер-Абер близ По, для своего племянника Андре Паласса, которому тогда было двадцать два года.[53] Помимо замка XVIII века с шестнадцатью главными комнатами в имении был также пользовавшийся хорошей репутацией виноградник, на котором изготовлялось вино мадиран. В противоположность замку Мениль-Гийом Габриель наведывалась сюда часто. Иногда она принимала там герцога Вестминстерского, чаше – Робера Брессона, который приходился Андре Палассу свояком. Здесь она переживет пору исхода французов из Парижа, здесь проведет несколько недель, прежде чем вернуться в Париж через Виши. После развода со своей первой женой в 1946 году ее племянник продал имение.

Памятно, что Габриель долго колебалась, прежде чем дать положительный ответ на предложение Сэма Голдвина. Представляется весьма вероятным, что ее побудил к этому Ириб. И пусть сам он порядком прогорел в Соединенных Штатах, но это было исключительно по его собственной вине, по причине глупой небрежности с его стороны. И было бы дурным тоном жаловаться на «это кино», которое позволило ему проявить все грани своего таланта. По его мнению, Габриель, обладая куда более ценными козырями, чем он сам, не говоря уже о признанном во всем мире гении высокой моды, имела все основания принять предложения продюсера. К тому же не исключено, что Ириб, никогда не забывавший о своих интересах, рассчитывал кое-что на этом выгадать. Даже если проект Голдвина в действительности окажется химерой, Габриель ничего не потеряет, напротив, останется с миллионом в кармане. Ну а если дело выгорит, не даст ли ему это шанс для творческого возвращения в Голливуд – одним словом, для реванша? Двигаясь в фарватере Шанель, он мог позволять себе какие угодно надежды.