Екатерина Коути - Джейн Остен и ее современницы

Грейс Далримпл-Элиотт. Репродукция картины Томаса Гейнсборо

Когда у нее родилась дочь, Грейс объявила отцом не своего патрона, а принца Уэльского. Последний отказался признать отцовство, и девочку взял на воспитание все тот же долготерпеливый лорд Чолмондели. Зато принц Уэльский познакомил Грейс с герцогом Орлеанским, и в 1786 году Грейс переехала к нему в Париж. Во время революции либеральный герцог примкнул к новому режиму и даже сменил имя на Филипп Эгалите. От гильотины это его, правда, не спасло. Грейс тоже оказалась в тюрьме и, судя по ее мемуарам, делила камеру с мадам Дюбарри, которую тоже благополучно пережила. Грейс освободили уже после окончания Террора, свои дни она доживала во Франции в качестве любовницы одного провинциального мэра. Бедность обошла ее стороной, а приключений на ее век хватило. Во-общем, вполне вдохновляющий пример для любой дебютантки с этого поприща.

Первый покровитель Харриэт, Уильям Кревейн, опостылел ей довольно-таки скоро. В качестве развлечения для своей пассии он до поздней ночи рисовал деревья-какао и своих однополчан. Снова и снова. Каждый вечер. «Вот здесь враг стоял, а тут, стало быть, наши ребята, а здесь, любовь моя, здесь были заросли какао…». «Боже милосердный, опять Крейвен меня в Вест-Индию потащил», – зевала совсем еще юная Харриэт. Надолго ее не хватило.

От зануды Крейвена Харриэт бросилась в объятия Фредерика Лэма, брата Уильяма Лэма, мужа скандальной Каро.

Мистер Лэм снял для нее домик в Сомерстауне, пригороде на севере Лондона, где некогда жила Мэри Уолстонкрафт. К домику прилагался штат прислуги, включая лакея и камеристку. Для пущей благопристойности Харриэт наняла компаньонку, потому как барышне неприлично гулять одной. Впрочем, обычным барышням не приходилось опасаться, что компаньонка уведет у них потенциального клиента, а для Харриэт это проблема была вполне реальной. Когда ее компаньонка начала слишком уж часто краснеть и трепетать при виде хозяина, госпожа сменила ее на француженку поскромнее. Прежде та служила у леди Каролины Лэм, что, конечно, уничтожило все ее нервные окончания и вообще способность чего-то желать.

После Фредерика Лэма Харриэт переметнулась к импозантному маркизу Лорну. Лестница на самый верх, в круги золотой молодежи, была не такой уж узкой и шаткой, как могло показаться на первый взгляд. Стремительному взлету Харриэт Уилсон способствовала популярность старших сестер. Эми и Фанни уже обрели известность в столичном полусвете. Они часто появлялись в опере и катались верхом в Гайд-парке, а их субботние приемы соперничали по популярности с лучшими салонами. Приличные дамы на вечеринки сестер Уилсон, конечно, не приходили, да их никто и не звал. Зато в доме Эми Уилсон на Йорк-плейс собирались яркие политики и военные, не говоря о великосветских кутилах.

Новое лицо не могло не привлечь внимание. Главным козырем Харриэт была не столько красота – стройная фигура, выразительные глаза, темные локоны, – но ее манеры, сочетавшие резвость школьника с высокомерием потомственной аристократки. Хотя ей недоставало образования, она была от природы умна и с легкостью училась всему новому, так что очень скоро могла беседовать в свете легко и непринужденно. При необходимости могла разыграть недотрогу. Джентльмен, представленный ей вчерашним вечером, не смел прислать ей письмо поутру – короткое знакомство не предполагало фамильярности. В других же случаях Харриэт не только позволяла новым знакомым называть ее по имени, но и запускать руки ей в локоны. Словом, она чутко прислушивалась к ситуации, а ее непредсказуемость, конечно, подогревала интерес мужчин.

Одевалась она с элегантной простотой, предпочитая платья из белого атласа, но дополняя их роскошными украшениями из бриллиантов и рубинов. На развлечения Харриэт также не жалела денег, поскольку куртизанка ее класса всегда должна быть в центре внимания. По вторникам и субботам, самым модным дням для похода в оперу, она появлялась в своей ложе, куда наведывались ее знакомые, а также те, кто искал с ней встречи.

Парижская мода. 1808 год

Своих клиентов Харриэт выбирала придирчиво, но могла и прислушаться к рекомендации проверенной сводни. Одна из таких элитных сводней, миссис Поттер, и познакомила Харриэт Уилсон с ее самым знаменитым любовником – сэром Артуром Уэлсли, будущим герцогом Веллингтоном.

«Я видела Его Светлость в ночном колпаке. Великого герцога Веллингтона!! Чудо света!!» – восклицала Харриэт Уилсон.

Их встреча произошла еще до того, как сражения с французами принесли Уэлсли герцогство и лавры одного из величайших английских полководцев. Но и в начале 1800-х, когда герцог покровительствовал борделю миссис Поттер на Беркли-сквер, он уже отличился в войне с раджой Майсура и вернулся на родину в сиянии славы. После нескольких лет, проведенных на посту губернатора в Индии, Веллингтон заскучал по английским девицам и начал наверстывать упущенное. За встречу с Харриэт он предложил сводне 100 гиней, и еще столько же самой мисс Уилсон. Оценив его щедрость, миссис Поттер помчалась к Харриэт.

Поначалу та отказалась от нового клиента. Сэр Артур пожелал сохранить инкогнито, что совсем не понравилось Харриэт. Куртизанка старой закалки, она не считала, что приключения на стороне порочат чью-либо репутацию. Вполне естественно, что после заседания в парламенте джентльмен сначала заедет в бордель, а уже потом вернется домой к жене, тем самым дав ей время попрощаться с любовником.

По меркам XVIII столетия, такое поведение не считалось предосудительным. Многие поступали так. Однако будущий герцог уже чувствовал дыхание новой эпохи, когда мужчины перестанут показываться на публике с любовницами, а связь с чужой женой может стоить политикам карьеры. Бордели никуда не денутся, но до некоторой степени их окутает пелена анонимности.

Словом, как бы ни старался Уэлсли сохранить свое имя в тайне, Харриэт быстро его выведала.

Проявив пунктуальность, сэр Артур появился на ее пороге в три часа дня. По словам Харриэт, гость поклонился ей первым.

«– Как поживаете? – спросил он и, поблагодарив за согласие на встречу, попытался было взять меня за руку.

Артур Уэлсли, герцог Веллингтон

– Право же, – сказала я, отдергивая руку, – неужели такому прославленному герою совсем нечего сказать?

– Прелестница! – промолвил он. – А где же Лорн?

– Боже милостивый, – воскликнула я, ибо его скудоумие вывело меня из терпения. – Ради чего же вы сюда пришли, герцог?