Юрий Ампилов - На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)

Киркенес – это небольшой норвежский городок на севере страны с населением примерно 3000 человек, расположенный менее чем в часе езды от границы с Россией. Таксист доставил меня до аэропорта Киркенеса, вышел вместе со мной, подошел к служащей, помог зарегистрировать билет, после чего передал его мне, пожелал счастливого пути и уехал. Вроде бы он сделал совсем простые и обыденные вещи, но советский человек тогда был не готов к такому уровню сервиса, и потому я был просто в восторге. Мое беспокойство исчезло окончательно, а настроение поднялось до заоблачных высот. Погода, словно следуя моему настроению, наладилась окончательно: был легкий приятный морозец при полностью ясном небе. «Надо же, – подумал я, – как у Пушкина в «Сказке о золотой рыбке». Там образ моря является как бы одушевленным и включен в действие. Когда старик приходит просить исполнения первых желаний, «неспокойно синее море», на следующий раз «помутилося синее море» и в конце – «на море сильная буря».

Между тем аэропорт был совершенно пуст. В кассовом зале находился один дежурный кассир, да в соседнем зале ожидания скучали два человека – сотрудники кафе: бармен и официант, с интересом поглядывая на меня в ожидании какого-нибудь заказа. Мой рейс в промежуточный пункт пересадки Тромсё был еще через два с половиной часа. До этого, судя по расписанию, был еще какой-то местный самолет через час. Примерно минут за двадцать до этого времени вдруг почти одна за одной подъехали десятка полтора такси, вышли люди, выстроились в маленькую очередь, прошли через рамку спецконтроля, сели в маленький самолет и улетели. И снова никого. Было похоже, что здесь на самолетах летают, как у нас ездят на пригородных автобусах: подошли по расписанию к остановке на опушке леса, дождались автобуса, сели и уехали. Собственно, почти так все и было. Оказывается, у многих здесь нечто вроде месячных проездных на самолеты.

Погода снова начала портиться, пошла поземка, а потом повалил снег. Я подумал, что, если судить по погоде, опять намечаются какие-то проблемы. Оказалось, что предчувствие меня не обмануло.

Наконец осталось полчаса и до моего вылета. Диктор пролопотал что-то по-норвежски и – ни слова по-английски. Я ничего не понял, но встал в очередь на посадку вместе со всеми. Дежурный по отправлению не глядя собрал у всех посадочные талоны, открыл нажатием кнопки отдвижную стеклянную дверь на поле, мы вышли и направились к стоящему неподалеку маленькому самолету. Уже поднявшись по трапу, я на всякий случай спросил у одного из пассажиров по-английски: «Этот самолет летит в Тромсё?» – «Нет, что Вы, это самолет на Вадсё, – ответил тот, – в Тромсё, вероятно, вот тот». И указал рукой на самолет побольше, одиноко стоявший немного поодаль, метрах в двухстах. Я тут же вернулся по трапу вниз и оказался один в темноте на летном поле под порывами ветра снова начавшейся метели. Короткий январский день продолжительностью не более двух часов быстро закончился. Добрался назад, до стеклянной двери, через которую мы вышли на поле, но дверь была закрыта. Я пытался в нее стучать, кричать, но никто меня не видел и не слышал. «Да, – думаю, – хорошо, не улетел в Вадсе – маленький рыбацкий поселок на берегу Баренцева моря. Вот были бы дела». Но и тут как-то надо было пробраться назад, в здание аэропорта, и не опоздать на свой самолет. Я видел сквозь прозрачную дверь, что народ уже выстроился в очередь к другому выходу. Наконец мои взмахи руками и знаки были замечены кем-то из пассажиров, обративших внимание служащего аэропорта на жесты и ужимки замерзающего человека за стеклом. Тот открыл дверь и из моих сбивчивых объяснений понял, что мне не в Вадсё, а в Тромсё. Отыскал в пачке посадочных талонов на Вадсё мой, отдал в руки и указал на другой выход, куда уже все пассажиры рейса на Тромсё прошли. Я был последним, но на борт успел. Первая заминка благополучно разрешилась. Метель опять разыгралась не на шутку, но норвежские летуны, видно, привыкли к таким условиям. Маленькие «фоккеры» на 50 пассажиров, управляемые полярными летчиками, летали и в такую пургу. Другую погоду здесь среди зимы можно было ждать неделями.

Тем временем мы взлетели. «Болтанка» в полете была ужасная. Временами при резких толчках собственное сидячее место отрывалось от кресла. Поэтому табло «пристегните ремни» не выключалось в течение всего полета, да и командир все время напоминал об этом. В своих многочисленных полетах ни до, ни после этого я таких ощущений не испытывал. Многие пассажиры сидели, вцепившись в кресло от страха. Когда заходили с моря на посадку в Тромсё, видимость была нулевой, а качка при резких порывах ветра и уже небольшой посадочной скорости – максимальной. Скорее всего, эти небольшие самолеты были оборудованы современными приборами. Визуально при ручном управлении посадка в таких условиях была, скорее всего, невозможна.

В аэропорту пересадки Тромсё у меня снова было небольшое замешательство: ничего не объявляли по-английски, и я шарил глазами по мониторам, отыскивая свой выход на посадку по номеру рейса. С большим трудом и помощью персонала мне это удалось, благо, что аэропорт был сравнительно небольшим. Из-за сильной пурги вылет все же задержали. Поскольку снег быстро покрывал фюзеляж самолета, увеличивая его взлетный вес, корпус непосредственно перед взлетом обрабатывали мощной струей антиобледенителя под большим давлением.

Наконец, я прибыл в Тронхейм с опозданием часа на полтора. Здесь погода была спокойнее. Слава богу, меня встретил представитель IKU, державший в руках табличку с моей фамилией, и довез до небольшой и уютной гостиницы «Августин» в центре города.

Мой визит продолжался две недели. Тронхейм мне вполне понравился: очень оригинальный и самобытный. Это третий по количеству населения город Норвегии, насчитывающий около 150 тысяч жителей. Но раскинулся он на довольно большой территории, поскольку абсолютное большинство его граждан живут в собственных красивых и нарядных домах на окраинах, в то время как в центре расположены офисы, магазины, парки и скверы для отдыха и прогулок. В больших домах в квартирах живут по большей части приехавшие на временную работу иностранцы, либо местная молодежь или студенты. При этом, конечно, там все чисто, чинно и благородно – не в пример нашим «многоэтажкам». Я побывал в таких домах в гостях у той самой Мариты, что была у нас в Мурманске, и у Виктора Мележика, о котором шла речь в истории под названием «Хибинские рапсодии».

Поначалу, в первый выходной день, город мне показывал вежливый и обходительный Карл Оскар Сандвик. С ним мы прошлись по центру и вышли на пристань, где стояли небольшие и аккуратные суденышки норвежских рыбаков, торговавших свежим уловом. Удивило то, что самой дешевой рыбой на маленьком базарчике была красная семга, а самой дорогой – только что пойманная свежая треска. У нас в то время все было с точностью до наоборот.