У. Мор - «Летучий голландец» Третьего рейха. История рейдера «Атлантис». 1940-1941

— Ради бога, спасайся! Акулы! — Его громкий голос, от ужаса ставший и вовсе пронзительным, вернул меня к действительности.

Я снова обрел способность здраво мыслить и изо всех сил вцепился в проплывающий мимо деревянный обломок. Потом я обнаружил покачивающийся на волнах плот и ухватился за него.

Громкий гул мотора — и снова появился вражеский самолет. Отвратительное жужжание назойливого шмеля, кружившего высоко в небе во время обстрела, теперь сменилось ровным гулом — «Уолрос» пролетел буквально в метре над нашими головами. Помню, я подумал, какое, собственно говоря, небольшое расстояние нас разделяет. Между относительной безопасностью кабины и не слишком благоприятными перспективами нашего пребывания в кишащей акулами воде всего лишь один метр! Когда самолет сделал второй заход, мы смогли ясно разглядеть лицо летчика. Оно было так близко и в то же время неизмеримо далеко, как божество на горе Олимп. Мы отчетливо видели камеру, снимающую сцену нашего окончательного разгрома, — бесстрастный записывающий механизм, неотъемлемый атрибут современной войны.

Самолет снова и снова кружил над плавающими среди обломков людьми. Мне оставалось только чертыхаться, поскольку я точно знал: пока самолет остается в воздухе, нет никакой надежды на всплытие U-126. Но в одном, по крайней мере, нам повезло. Море, по всей вероятности, решило не обрушивать на нас свою ярость, ограничившись испытанием акулами. Здесь не было гигантских волн, коими так славится Северная Атлантика, и наши спасательные шлюпки остались целыми. Мы продолжали надеяться на помощь подводной лодки, потому что «Девоншир» нас покинул. Вражеский крейсер уже превратился в едва различимую точку на горизонте. Наконец, улетел и самолет. Мы, уцелевшие моряки с «Атлантиса», остались в море одни. Только мы и акулы.

Как мы боялись и ненавидели их острые, впивающиеся в живую плоть зубы. На плоту один из моряков стал впередсмотрящим — высматривал в воде наших злейших недругов.

— Акулы! Акулы! — В состоянии, близком к панике, мы ныряли и начинали с шумом выдыхать воздух, громко фыркая. Мы знали, что чем больше шума будем производить, тем больше вероятность отпугнуть зубастых тварей. Самое интересное, что даже в столь мрачной ситуации, «играя на чужом поле», дисциплинированный человек снова победил! И акулы оставили нас в покое.

Через два часа меня втащили в один из вельботов. Ощутив под ногами твердое сухое дерево, я почувствовал себя самым счастливым человеком в мире.

Я огляделся. Компания здесь собралась весьма разношерстная и изрядно потрепанная. Люди с радостью встречали каждого нового человека, ведь никто не знал, кто из нас остался в живых. Где Шмидт? Привет, Эрнст. Ах, это ты, Вернер? Выглядишь ты не очень, старина. Иди сюда скорее.

Каждого вновь прибывшего расспрашивали о своих товарищах. Я поискал глазами Кросса — рулевого. Но его с нами не было. Он был уже мертв. Позже я узнал, как было дело. Кросса погубила вежливость. Он как раз направлялся к трапу, ведущему на шлюпочную палубу, когда встретил офицера и остановился, чтобы его пропустить. Через мгновение у его ног разорвался снаряд.

Наш ветеран Пигорс уцелел. Было так приятно видеть его ухмыляющуюся физиономию! Но, увы, позже война все-таки забрала его жизнь. Но тогда он уже служил на подводной лодке. Второй помощник Кюн был ранен. Райль уже оказал ему первую помощь и теперь продолжал заниматься перевязкой ран и выведением людей из шока.

Таковы уж странности человеческой натуры, необъяснимые парадоксы жизни, что, чем тяжелее положение человека, тем легче его развеселить. В условиях всеобщей безысходности даже самые незначительные происшествия, лишенные налета трагизма, вызывают бурное веселье. Так, например, получилось с Буллой и его гардеробом. Он встретил свой шкаф, плывущий навстречу, в полной целостности и закрытой дверью вверх!

— Привет, дружок, — обрадовался Булла, открыл шкаф и обнаружил все свои вещи абсолютно сухими. Он достал оттуда теплый свитер и трубку — все-таки английский «Данхилл» — и удовлетворенно заметил: — Это пригодится! — вызвав приступ общего хохота.

Ферри тоже уцелел. Матрос, прыгнувший с ним за борт, посадил его на кусок дерева и все время плавал рядом, всячески успокаивая дрожащего скотчтерьера.

Из всех нас только капитан-лейтенант Бауэр вовсе не испытывал благодарности судьбе и, казалось, не радовался спасению. Он был слишком поглощен другими делами: непрерывно осматривал поверхность моря, каждую секунду ожидая появления своей субмарины, попутно бормоча что-то себе под нос. Из его возбужденных сетований можно было сделать вывод, что весь мир, и мы в первую очередь, составили против него некий заговор, имеющий целью опорочить подводный флот, а лично его выставить дураком. Вскоре, к нашему общему облегчению, подводная лодка, наконец, всплыла. Она появилась с элегантной, слегка небрежной уверенностью военного корабля, не сомневающегося, что все моря на земле ему покорятся. Но когда боевая рубка появилась над водой и на мостик вышел старший помощник, покинутый командир дал волю своим чувствам, причем в выражениях, знакомых далеко не всякому сквернослову боцману. Наш гнев быстро прошел. В конце концов, юноша, волею судьбы принявший командование, все равно не мог почти ничего сделать. Слишком уж опытным и умелым показал себя противник. Хорошо уже, что у парня хватило ума не ввязываться в предприятие, обреченное на провал, уцелеть и спасти нас.

А потом мы устроили совещание. Это было самое странное совещание, в котором мне когда-либо доводилось участвовать. Конференц-залом для него служила кучка вельботов, шлюпок и плотов, собравшаяся у корпуса подводной лодки. Триста человек ожидали решения, каким образом они попадут в безопасное место. Мы рассматривали две альтернативы.

Первая. Мы могли взять курс на Фритаун. Следуя в восточном направлении, мы могли быстрее всего выйти на главные торговые пути (если речь шла только о нашем спасении) и использовать восточные течения.

Вторая. Мы могли отправиться в Бразилию. Этот проект был предложен с самого начала и представлялся откровенно фантастическим. До Бразилии было 900 миль.

Первый план был решительно отвергнут Рогге. Он не желал, чтобы нас постигла участь пленных, если этого можно было избежать. Хочу с гордостью отметить, что с этим соображением согласились все.

Один из главных старшин по фамилии Фролих помог нам сделать выбор в пользу Бразилии. Он служил у Лангсдорфа и находился на «Графе Шпее» во время печального эпизода на реке Ла-Плата. Интернированный местными властями, он сбежал и несколько месяцев скрывался у немецких поселенцев, перебираясь с фермы на ферму, пока не пробрался на блокадопрорыватель, шедший в Германию.