Джон Литтлпейдж - В поисках советского золота

Ну, а теперь, когда заговор обнаружен, и тысячи участников или подозреваемых устранены, проявятся ли в ближайшем будущем значительные улучшения в советской промышленности? На этот вопрос я отвечу: улучшения, вероятнее всего, будут медленными. Яростная охота на заговорщиков продолжается уже с 1936 года, и подорвала моральное состояние во всех организациях, не только промышленных. Политическая полиция, забрасывая сети, захватила честных мужчин и женщин наряду с заговорщиками, и отбила охоту проявлять любую инициативу, по крайней мере, на ближайшее время.

Глядя на советскую индустриальную систему глазами инженера, как и всегда, я полагаю, что коммунисты втянули себя и русский народ в заколдованный круг. В их системе требуется, чтобы ключевые посты в промышленности занимали коммунисты-политики, которые могут принадлежать только к одной действующей политической партии.

Но коммунисты, поскольку оппозиция запрещена и внутри, и вне партии, стали просто подпевалами, соглашаясь со Сталиным и его помощниками во всем. Молодые члены партии видят, что происходит с несогласными, и подстраиваются соответствующим образом.

В современной индустрии требуется немало инициативы и оригинальности для нормального развития. Советская система, с безропотными политиками на ключевых постах и запуганными специалистами, подчиняющимися их приказам, не поощряет важнейшие требования для продвижения. Пока советская система остается в нынешнем состоянии, вероятно, будут вскрывать один заговор за другим и препятствовать инициативе и энтузиазму, столь необходимым для прогресса.

XXVI. Прощание с Россией

Я вернулся в Москву в июле 1937 года, после приведения в порядок полуразрушенного свинцово-цинкового рудника в южном Казахстане. Страна была перевернута вверх дном во время коммунистического заговора; люди, с которыми я был знаком годами, пропадали направо и налево, в тюрьмы или ссылки. Никто, казалось, не представлял, кто из коммунистических лидеров за или против Сталина.

Русские поддались истерике, в чем их нельзя винить. Политическая полиция наносила удары во всех направлениях, приходя поздно ночью практически в каждый жилой дом Москвы, вытаскивая подозреваемых в тюрьму. То же положение существовало и в провинциальных городах, даже в колхозах. Каждый день газеты сообщали о новых сенсационных арестах.

Одни следствием арестов и истории была волна шпиономании. Газеты ежедневно публиковали сообщения о работе в России иностранных шпионов, которых обвиняли в заговоре с оппозиционными коммунистами против Сталина и его единомышленников. Так много говорят об иностранном шпионаже, что русские боятся общаться с любыми иностранцами. Наши собственные многолетние знакомые боялись нас навещать.

За долгий период работы в России я наблюдал несколько волн похожей шпиономании, но таких сильных — никогда. Каждый иностранец, даже если он был известен как симпатизирующий коммунистам, стал подозрительным субъектом. Сотни иностранных жителей Москвы и других городов, приехавших в Россию потому, что их привлекала сама система, получили предписание покинуть страну в течение нескольких дней. Иностранцам, женившимся на русских, нельзя было их забирать с собой.

Небольшое сообщество, которому разрешили остаться в Москве, состояло главным образом из дипломатов и корреспондентов газет, и жило, как в карантине, не столько из-за полиции, сколько из-за страха. Несколько газетчиков рассказывали мне, что арестовали их учителей русского. В одном случае, русская женщина, навещавшая американского корреспондента, чтобы читать иностранные журналы (запрещенные в России), попала в концентрационный лагерь. Американцы были изолированы в такой же степени, как немцы или японцы, поскольку дело тут было не в национальной неприязни.

В такой атмосфере, понятно, иностранному инженеру невозможно было нормально работать. Это был только вопрос времени — когда какой-нибудь недоумок вскочит на партийном собрании и обвинит меня в шпионаже, как было и с другими известными лично мне иностранными инженерами.

Должен признать, что мне не хотелось покидать Россию в таком положении. Сейчас русским нужны иностранные инженеры больше, чем когда-либо, на мой взгляд, потому что страх разрушил то чувство инициативы, которое постепенно развивалось у их собственных работников за годы моего пребывания в России. Нормальное развитие советской индустрии откладывается на неопределенное время, если не ошибаюсь, потому, что иностранных советников и специалистов выдворили слишком рано.

Один пример из моего опыта покажет, что я имею в виду. На медных рудниках в Калате, на севере Уральских гор, мне рассказали, как группа американских инженеров и металлургов смогла за несколько месяцев повысить производительность печей с сорока пяти тонн на квадратный метр в день до семидесяти восьми тонн. После того, как американцев отослали домой, предумышленный саботаж почти разрушил рудник и плавильный завод одновременно, но ответственные лица были пойманы и осуждены.

Не было причин, по которым нельзя было достичь и постоянно поддерживать прежний уровень выработки. Но советские инженеры, отвечающие за плавильные печи, никогда и близко не подошли к нашему рекорду в семьдесят восемь тонн. Собственно, советские промышленные издания рассыпались в похвалах, когда печи Калаты достигли производительности на уровне пятидесяти тонн в 1936 году.

Почему? Думается, американцы, зная, что их не расстреляют и не арестуют, если что-то пойдет не по плану, были готовы пойти на небольшой риск, необходимый, чтобы поднять производительность печей, в то время как советские инженеры, понимая, что ошибка, вероятное всего, поведет за собой обвинение во вредительстве и даже может стоить им жизни, естественно, избегают любого риска и боятся хоть слегка нагрузить оборудование. Я уверен, что положение в Калате типично для советской промышленности, и останется таким, пока власти не избавятся от своего заблуждения, будто можно повысить производительность, держа руководство в состоянии постоянного страха.

Легко указывать на чужие ошибки, особенно после того, как планы были опробованы и провалились. Оглядываясь назад на мой долгий опыт работы в советской горнодобывающей промышленности, я могу перечислить немало пробелов в их системе. Но я уже говорил, что людей считаю важнее систем. И одна из главнейших бед Советской России, как мне представляется, — то, что политические манипуляторы и реформаторы, у которых нет или почти нет опыта индустриального управления, получили самые ответственные посты в создании советской промышленности, начиная с 1929 года.