Александр Петряков - Сальвадор Дали. Божественный и многоликий

Его раздражало и постоянно терзало бездушное равнодушие жены, ее грубая непристойная ругань и кипевшая в ней перемешанная с ненавистью властная жестокость, какую она выплескивала не только на опостылевшего мужа, но и на его друзей, клиентов, слуг. Однажды она приехала в Порт-Льигат и набросилась чуть не с кулаками на служанку, по ее предположению, спутавшуюся с преданным слугой их дома Каминадой, оскорбляя и обвиняя во всех смертных грехах. Вот уж поистине — не видела «бревна в собственном глазу».

Впрочем, она теперь живет в Пуболе и сюда приезжает не часто, а он ездит к ней только по письменному приглашению. Но звонит она каждый день, осведомляясь обо всем: как он себя чувствует, что сделал, что намерен делать, с кем встречался, что ел, что делает прислуга, кто приезжал или звонил, и так далее.

Когда он приезжает к ней в Пуболь, Гала не очень-то приветлива. Она никогда не оставляет его ночевать, а если он заявляется с Амандой, дальше гостиной она их не пускает, да и разговор всегда пустой, ни о чем, разве что о делах.

Аманда вспоминает, что как-то раз, прощаясь, Дали помахал жене рукой и сказал: «Возвращайся быстрее, Галушка! Я жду тебя, ты знаешь. Возвращайся ко мне…»

И всю дорогу до Порт-Льигата говорил только о ней, называл ее единственной, несравненной, божественной, ангелом, Мадонной, Градивой и так далее. Аманда даже обиделась.

Да, Гала была его настоящей половиной или, как определил доктор Румгер, они были однояйцевыми близнецами, поэтому он жил без нее как бы с парализованной душой, и ее утренние звонки, как успокоительная таблетка, снимали раздражение и грусть, ее любимый и родной до боли, заботливый голос не позволял ему слишком расслабляться и стимулировал к работе.

Современники видели в ней сволочную и алчную, беспринципную и аморальную бабу, но Дали знал ее лучше, знал, что в глубине души она наполнена самоуничижительными комплексами вины и раскаяния, несмотря на внешнее проявление вышеуказанных черт. И надо отдать ей должное, она, как никто другой, понимала душу Дали, душу великого человека и гениального художника, она знала всю ее сложнейшую партитуру, тонкую и высокоорганизованную, с тончайшими нюансами настроения, также закомплексованную его душу, ранимую и раненную еще в детстве. Для нее он был и оставался душевнобольным ребенком, которого нельзя излечить здравым смыслом и общепринятыми законами человеческого общежития. Она понимала, что его фантазии, выдумки, совершенно несуразные с точки зрения обычного человека, для него являются самой настоящей реальностью и только в ней он мог гармонично существовать, и она никогда даже и не пыталась вывести его из этого состояния. Она была гениальной женой и очень умной женщиной. Этого не отнять. Прочтем, к примеру, такой отрывочек из «Дневника одного гения»:

«…Мне вдруг послышался голос Веласкеса, и кисть его, пролетая мимо, сказала: “Что с тобой малыш, ты не поранился?” …а живопись, живокисть живописала… Какая же сила у этого Веласкеса! Триста лет спустя он кажется единственным великим художником в истории. И тогда Гала, с горделивой скромностью, с которой лишь ее народ способен чествовать победившего героя, проговорила:

— Конечно, но ведь и ты ему здорово помог!

Я посмотрел на нее, хоть после всего этого мне вовсе не надо было смотреть на нее, чтобы знать, что со своей шевелюрой и моими усами, после пушистого орешка, космической обезьяны и плетеной корзинки с черникой она больше всего похожа на Майский ливень Веласкеса, с которым бы я мог заниматься любовью.

Живопись — это любимый образ, который входит в тебя через глаза и вытекает с кончика кисти, — и то же самое любовь!»

Да, лучше не скажешь. «Живопись, живокисть…» Эти слова из стихотворения, сочиненного под впечатлением от Перпиньянского вокзала, казавшегося ему центром мироздания:

В поисках «кванта действия»Живопись, живокисть, живописать…В поисках «кванта действия»Сколько же жизни он живонапишетЖивопись, живокисть, живописать.

«Живонаписал» своей волшебной «живокистью» Сальвадор Дали за свою жизнь чрезвычайно много, а «квантом действия» была для него именно Гала, она была мотором и крыльями парящего в свободном полете самолета, и ответственность за безопасность постоянно пикирующего в неизведанное и стремящегося в космическую высь самолета ей приходилось брать на себя, и она не боялась отвечать за их общую свободу.

Летом супруги живут в разных домах, а зимой — все в том же номере нью-йоркского отеля «Сент-Режи», где Дали пишет, если здоровье и капризы не слишком затрудняют ему это. А Гала любит бывать в Америке, потому что здесь живет несравненный Джеф, и ей проще с ним встречаться, несмотря на то, что у него здесь жена и ребенок.

А Дали вслед за стереоскопией увлекся и голографией. На своей очередной персональной выставке в галерее Нодлера в Нью-Йорке он впервые показал в 1973 году свои голограммы. Дали никогда не отставал от научных открытий, и эксперименты Нобелевского лауреата Габора настолько его заинтересовали, что он привлек и самого ученого для своих творческих экспериментов.

В 60-е и 70-е годы с творчеством Дали были знакомы не только американцы, французы и испанцы, его ретроспективные выставки были организованы в Японии, Австрии, Голландии, Италии, Бельгии, Швеции, Израиле, Германии, Англии, Шотландии, но — к сожалению — не в России. Впервые советский зритель мог познакомиться с произведениями великого художника за год до его смерти: в 1988 году в московском Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина была показана коллекция Пьера Аржийе, издателя и соратника Андре Бретона, которого он очень уважал. Он также хорошо относился и к Дали и пытался примирить Бретона с Деньголюбом, говорил Бретону, что Дали ничего худого о нем в своих книгах не писал, а даже иногда наоборот. Но патриарх сюрреализма был непреклонен.

Организацией всех этих выставок занимался не только Питер Мур, но и другой деятельный человек из окружения художника — Робер Дешарн, фотограф, помогавший Дали в его стереоскопических экспериментах. В 1964 году он организовал выставку в Японии, но супруги туда не поехали. Самолетом Дали летать наотрез отказывался, а морем плыть или на поезде ехать было очень долго.

Между Муром и Дешарном установились очень плохие отношения. Они терпеть не могли друг друга и всячески натравливали один на другого Хозяина, но Дали были нужны оба, поэтому он снисходительно смотрел на пикировки своих, как он их называл, «советников».

Мур называл Робера Дешарна Робером Без Шарма и очень опасался, что Гала даст ему отставку, потому что она с некоторых пор стала смотреть на него очень косо.