Жаклин Паскарль - Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей

Мне приходилось убеждать себя в том, что эти слова даже не будут ложью. Я стану говорить чистейшую правду, только избегая ответа на заданный мне вопрос. Самое главное – я обязана защитить своих детей. Их интересы и безопасность должны стоять на первом месте, а не мои сложные отношения с совестью и прессой.

Как мы с Биллом потом узнали, это оказалось весьма непросто. Мне пришлось свести нашу социальную жизнь либо к большим событиям, вроде крещения или свадеб, либо к камерным встречам в тесном кругу людей, которые знали о том, что происходило. Нам было очень сложно хранить наш секрет, но все это было сделано ради безопасности моих детей и тех робких шагов в жизни, на которые они решались.

Мой первый контакт с Аддином сначала получился куда более сумбурным, чем с Шахирой. С ней мне было проще перейти к женским разговорам.

К счастью, я знала, что подросткам и молодым людям очень сложно выразить словами свои эмоции. Я могла себе представить, насколько это трудно для моего сына. В западном обществе юноши его возраста отчаянно старались разорвать узы, связывавшие их с родителями, но Аддин все еще находился в зоне строгого влияния моего бывшего мужа.

Аддин был очень стеснительным в детстве, к тому же обладал врожденным чувством осторожности. Он редко совершал что-либо, не обдумав хорошенько сначала все риски и свои шансы на успех. Он всегда был вдумчивым, склонным взвесить все за и против, и я могла только строить предположения, какие проблемы могут образоваться в его относительно стабильной жизни с моим появлением. Мне хотелось узнать и понять юношу, в которого превратился мой сын, и я решила, что, общаясь с ним, должна ясно показать ему, что принимаю его как взрослого человека.

Я как никто другой должна показать свое уважение к нему, потому что у меня были основания полагать, что мой бывший муж, конченый манипулятор, по-прежнему стремится управлять всеми сферами жизни наших взрослых детей. Умный молодой человек нуждается в уважении и признании его как равного родителями. Без родительского доверия личности и уму ребенка не разовьется и его самооценка.

Я решила взять быка за рога и позвонила Аддину сама. Шахира призывала меня это сделать и дала его номер телефона. Я помнила, что Аддин не любил писать, когда был ребенком. Ему ставили легкую форму дислексии. Выходит, лучше всего было начать наше общение с короткого телефонного звонка. Кроме того, ему исполнялось двадцать лет, и я больше не могла пропустить ни один из его дней рождения.

Я несколько раз набирала номер и давала отбой еще до того, как устанавливалось соединение. Я старалась успокоить нервное бурление в животе и наконец решилась.

Я должна была говорить быстро, точно и с любовью. Кто знает, выдастся ли мне еще один шанс перемолвиться с ним словечком?

На той стороне линии ответили на звонок.

– Здравствуй, Аддин, это мама. Прости, что так вторгаюсь в твою жизнь, мне совсем не хочется ставить тебя в неловкое положение, но мне очень, очень хотелось услышать твой голос. Я люблю тебя и безмерно скучаю, и мне весьма жаль, что я не смогла вернуть вас домой. Я пыталась, я чрезвычайно старалась, но это было невозможно. (Я быстро втянула в себя воздух.) Я посылала вам подарки, письма и открытки, только вот не знаю, получали ли вы их. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я необычайно горжусь тобой, тем, что ты – мой сын, и буду любить тебя, как бы ни сложилась твоя жизнь. (Я снова втянула воздух и всхлипнула.) Хорошо, я сейчас закончу. Прости, что тебя побеспокоила. Я тебя очень люблю и…

– Мам, не вешай трубку! Прости, что я не писал тебе писем и не звонил, когда Шах нашла тебя. Мама, я просто не знал, что сказать или как написать. Мне страшно, мама, и я тебя тоже люблю!

Это был самый неуклюжий, путаный, сложный, но самый лучший телефонный разговор в моей жизни. Когда я услышала, как мой сын говорит, что любит и помнит меня, я ощутила удивительный мир и покой. Пока мне было этого достаточно.

Глава 29

Лизандр Великолепный

Для меня было очень важно понять, какими выросли мои дети. Их похитили вместе, и мне следовало удерживаться от того, чтобы воспринимать их двоих как единое целое. Я должна была принять каждого из них как самостоятельную личность. Они многое пережили за эти годы, и их опыт, в зависимости от пола, успеваемости в школе, послушания и способности адаптироваться, во многом различался. Постепенно, шаг за шагом, в письмах и разговорах я все больше узнавала этих дорогих мне людей.

В то же самое время Верити росла и развивалась у меня на глазах, превращаясь в веселого человечка, расточающего улыбки и преисполненного уверенности в том, что она горячо любима мной и Биллом. Она с удовольствием купала большого пупса, которого мы с Биллом купили ей, чтобы дать возможность привыкнуть к мысли о появлении брата. Она прижималась губами к моему животу и разговаривала с малышом о еде, рисовании и обо всем другом, что приходило ей в голову. Она смотрела со мной видеозапись своего рождения, и этот процесс не только не смутил, но и очаровал ее. Ей очень нравилось, что она выросла внутри моего живота, и даже еще помнила, как я кормила ее грудью.

Шахира тоже, пусть издалека, но была пленена рассказами о том, как шевелится еще не рожденный ребенок, и фотографиями, которые я ей отправила, где я с животом и Верити. Моя беременность стала поводом для меня рассказать Шахире, что я чувствую к ней, что помню о ее рождении и какой она была в детстве. И я часто разговаривала с ней об этом. Судя по всему, ей была очень важна эта материнская любовь, пусть даже издалека. Верити и Шахира даже подружились. Они недолго болтали по телефону, и Шахира придумала прозвище для своей младшей сестренки: она называла ее Ви.

Боль кругами расходилась от низа спины. Я облокотилась предплечьями о край кровати и покачивалась из стороны в сторону, а Билл массировал мне спину. Сью читала вслух статью из газеты. Наступило 21 апреля 2003 года, и я рожала своего четвертого ребенка.

Верити мы отправили к бабушке с дедушкой, родителям Билла, и она дожидалась там рождения своего брата. Я точно знала, что они избалуют ее до неприличия. Дедушка и бабушка души не чаяли в Верити, своей первой внучке. Билл со смехом жаловался на то, что вся строгость пресловутого греческого воспитания исчезла в неизвестном направлении, когда дело коснулось Верити.

Шли часы, я ходила и раскачивалась, стараясь ускорить ход родов. Потом позвонила Шахире в Малайзию.

– Мама! Ты уже родила? – вскрикнула она, не дав мне даже поздороваться. Она тут же отбросила свои дела и потребовала рассказать, как я себя чувствую. Удивительные эмоции наполнили меня, когда я слушала, как дочь по телефону уговаривает меня поскорее родить ей брата.