Ирвинг Стоун - Происхождение

– Напоминает мурлыканье кошки, – заметила Эмма. Она взяла мужа под руку:

– Помнишь, Чарлз, какой пустынной казалась здешняя земля, когда мы только купили дом. С нашей стороны это было почти актом отчаяния. А сейчас мне кажется, что это самое прекрасное место на свете.

Все вокруг Дауна цвело. На тропинках им встречалось теперь куда больше народу, местные жители приветствовали их дружелюбно и радушно. Семейство Дарвинов приняло несколько приглашений к обеду, и Чарлз был счастлив, что у Эммы появились здесь первые знакомые.

В апреле Чарлз высадил лилии, дельфиниум, портулак, вербену и газании – "как по науке, так и без оной". Рядом с ним трудился и Комфорт. В теплую июньскую погоду они выходили посидеть на скамейках за домом под окнами гостиной. Кент славился своими розово-пурпурными закатами. В этот час Парсло подавал чай, и тогда к взрослым присоединялись дети, чтобы отведать пирога с красной смородиной.

К 4 июля Чарлз написал уже почти сто девяносто страниц трактата о видах. К прежним формулировкам прибавились новые наблюдения и выводы.

"… До чего же интересными становятся инстинкты, когда мы задаемся вопросом об их происхождении. Что это – переданные по наследству привычки или слегка видоизмененные прежние инстинкты, увековеченные в отдельных особях и ставшие врожденными? Когда любой сложный инстинкт мы рассматриваем как суммарное выражение длинного ряда приспособлений, каждое из которых приносит несомненную пользу его обладателю, это почти то же самое, что и механическое изобретение, являющееся суммарным выражением труда, опыта, разума и даже ошибок многочисленных мастеров…

Ибо во всем этом мы видим неизбежные последствия одного великого закона размножения органических существ, не созданных неизменными…"

Хотя, сидя у себя в укромном уголке, он испытывал небывалый прилив сил, но все же решил: "Я не стану публиковать работу в ее нынешнем виде, однако сохранить ее на случай своей смерти я обязан. Что заставляет меня думать о смерти – и как раз сейчас, когда уже столько месяцев подряд я так хорошо себя чувствую? Что ж, все мы смертны. Не столь уж редко у нас в Англии люди ложатся спать на этом свете, чтобы проснуться уже на том.

Не знаю, догадывается ли Эмма, чем именно я занимаюсь с начала года. Вероятно, да. Женщины всеведущи, когда речь идет о такого рода вещах. Но как бы то ни было, в один прекрасный день ей придется узнать, потому что эту рукопись я должен буду доверить именно ей".

На следующее утро в восемь часов он устроился поудобнее в своем кресле и, положив на подлокотники обитую материей дощечку, принялся за письмо Эмме, "держа курс на свет вулкана", как говорили на "Бигле" в таких ситуациях.

"Я только что завершил набросок своей теории видов. Если со временем она, как я верю, будет признана пусть всего одним компетентным судьей, в науке будет сделан значительный шаг вперед.

Вот почему на случай своей неожиданной кончины я и пишу это. Моя серьезная и самая последняя просьба к тебе, а я знаю, что ты отнесешься к ней так же, как если бы она была юридически оформлена в моем завещании, выделить 400 фунтов стерлингов на публикацию этого труда и затем, самой или через посредство Генслея, приложить все усилия для его распространения. Я желаю, чтобы мой труд попал в руки какого-нибудь компетентного лица и указанная выше сумма могла побудить его улучшить и расширить мою работу… Я просил бы также, чтобы этому лицу были переданы все вырезки, разложенные примерно по восьми или десяти папкам из оберточной бумаги. Что касается редактора, то лучше всего было бы привлечь для этого дела мистера Лайеля, если бы он согласился, особенно при содействии Гукера…"

Он положил письмо в ящик стола, открыть который надлежало только после его смерти: сюда же он намеревался поместить свои последние распоряжения и завещание. Затем, взяв рукопись, Дарвин отвез ее писцу по имени Флетчер, который должен был переписать ее набело, не слишком задумываясь над тем, что именно ему поручили переписать.

Чарлз был занят работой, Эмма – детьми. Уильяму исполнилось уже четыре, Энни – три, а Генриетте, которую они звали просто Этти, – девять месяцев от роду. Хотя и Эмма, и Чарлз воспитывались в семьях, где детей не наказывали ни за ошибки, ни за шалости, во многих (слишком многих!) английских домах няньки и гувернантки были злобными садистами, вымещавшими собственные неудачи и беды на своих подопечных, которых они избивали, запирали в шкафах или темных комнатах. Когда у Дарвинов родился их первенец, Эмма поклялась:

– С нашими малышами ничего похожего не будет.

Днем она часто заходила в игровую, рассказывала им разные истории или читала вслух. Малютку Этти приносили в комнатушку рядом с кухней, где ее поочередно баловали то Сэлли, то Парсло, то Броуди.

Несмотря на опыт, приобретенный в течение многих лет, начиная с экскурсий в окрестные болота в Кембридже и кончая собиранием коллекций растений во время путешествия на "Бигле", Чарлз по-прежнему считал себя всего лишь, ботаником-любителем. С этим пробелом надо было покончить как можно скорее: ведь обоснование эволюции видов в значительной степени строилось на примерах из жизни растительного мира. Поскольку, по его мнению, Джозеф Гукер был самым даровитым из молодых английских ботаников, Дарвин решил обратиться к нему за помощью.

Он попросил Эразма пригласить Гукера к себе домой на Парк-стрит к завтраку. Эразм вызвал кухарку пораньше, и она подала почки на вертеле, бекон, яичницу, салат и клубнику. Сам хозяин был чересчур сонным, чтобы присоединиться к своим гостям, и, кроме того, все равно большей частью не мог понять, о чем они ведут речь. Извинившись, он ушел досыпать. Покончив с едой, Чарлз и Гукер перешли из маленькой столовой в гостиную.

Несмотря на всего лишь восьмилетнюю разницу в возрасте, Гукер, казалось, принадлежал к более молодому, чем Чарлз, поколению. Он носил очки в стальной оправе, дужки которых скрывались в черных густых волосах, разделенных аккуратным пробором и скромно зачесанных назад. За время плавания на "Эребусе" он отрастил широкие длиииые бакенбарды, лицо его стало более худым и похожим на лица с картин Эль Греко, хотя в глазах и не таилась печаль, а горел жадный интерес к любимому предмету-. Портрет дополняла большая ямочка на подбородке. В общем он выглядел простоватым по сравнению с другими учеными, которых знал Чарлз.

Больше всего Гукер походил на студента, готовящегося стать ученым. И одет он был соответственно, Джозеф отличался хрупким телосложением туберкулез в их семье был наследственным. В детстве его называли "Ворота Джо" из-за постоянной хрипоты от бесконечных бронхитов. Однако он прекрасно перевес долгое и трудное плавание на "Эребусе". Впервые у Чарлза был друг моложе его. Все другие – Генсло, Седжвик, Лайель – были кто на десять, кто на четырнадцать лет старше, так же как и авторы вышедшей под его редакцией "Зоологии". Общение с Гукером действовало на него освежающе. Они проговорили о ботанике целое утро. У Гукера оба деда по отцовской и по материнской линии интересовались или занимались ботаникой. Ребенком он собирал мох, как Чарлз собирал жуков: возвращаясь домой из своих ботанических походов, Джозеф выкладывал во дворе макеты гор из валявшихся камней и располагал на них собранный мох в той последовательности, в какой он встречался ему в естественных условиях.