Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова
Впрочем, для театра в то лето и Чехову не писалось, о чем он 4 июня жаловался Суворину: «Кто изобретет новые концы для пьес, тот откроет новую эру. Не даются подлые концы! Герой или женись, или застрелись, другого выхода нет». Все, что вышло из-под его пера, – это «Соседи», рассказ о незаконной любви и семейном разладе, который был написан явно с оглядкой на поместье Варениковых.
Рассказ «Палата № 6» заметно истощил запас творческой энергии Чехова. Место его действия – палата умалишенных в захолустной больнице – представляется мрачной аллегорией всего человечества. Любовной истории здесь нет и в помине. По сюжету рассказ приближается к античной трагедии с присущей ей жестокой пертурбацией человеческих судеб. Как и в «Дуэли», здесь снова сталкиваются активная и пассивная жизненная позиции. Однако на этот раз активным героем становится не ученый, а душевнобольной Громов, попавший в желтый дом за то, что объявил о грядущем торжестве правды и справедливости. Его оппонент, доктор Рагин, вступает с ним в дискуссию и высказывается в пользу оправдания зла в духе Марка Аврелия и Шопенгауэра. Проводя время в компании умалишенного, Рагин начинает вызывать подозрение у начальства: его также заключают в больничную палату, в которой, избитый больничным сторожем, он умирает от апоплексического удара. Декорациями в рассказе Чехову послужили заросли крапивы и серый больничный забор. Суворину рассказ не понравился, а Николай Лесков, почувствовав в авторе руку гения, воскликнул: «Палата его – это Русь!»[247]
Закончив рассказ, Антон почувствовал, что выдохся. Книга о Сахалине продолжала лежать нетронутой. Обеспокоенный редактор «Севера» Тихонов писал ему еще в марте: «Но надеюсь, что Вы, как некий Цинциннатус, не прекратите писание…» Тревога его была обоснованной. Антон искал спасения в медицине и физическом труде. Между тем еще один знакомый Антона, молодой писатель В. Бибиков, умер от чахотки в Киеве. Из Петербурга раздавались жалобы Баранцевича, Билибина и Щеглова. Работа на земле давала Чехову лишь иллюзию здоровья. Время, остававшееся после посадки деревьев, копания пруда и ловли в доме мышей (которых он всегда отпускал в лес), Антон проводил в беспробудном сне. Он написал кое-какую мелочь для Лейкина – скорее в благодарность за обещанных такс. Трудился Антон с пяти часов утра до темноты, однако едва ли когда-нибудь был более счастлив. В пруду у него плавали рыбы чуть ли не со всех концов России. Он собственноручно посадил 50 владимирских вишен – вишневый сад появился сначала в жизни, а потом на сцене. Из Москвы он выписал печников, купил наконец коляску с рессорами для поездок на станцию, мечтал построить в лесу хутор и завести там 2 000 кур и пасеку. От приятных дум его отвлекали лишь мелкие происшествия: дурная погода, смерть лошади, единственного селезня («утки вдовствуют»), а также ежа, ловившего в амбаре мышей.
Лейкин, сам начинающий землевладелец, слал семена огурцов и бесчисленные советы. Франц Шехтель, известный разнообразными увлечениями, прислал яиц, из которых вылупились диковинные куры. Он также прислал споры хвоща, использующегося в народной медицине[248]. Антон в ответ писал ему 7 июня: «Благодаря окаянному зелью, которое Вы подарили мне, вся моя земля покрылась маленькими членами in erecktirtem Zustande[249]. Я посадил зелье в трех местах, и все три места уже имеют такой вид, как будто хотят тараканить».
Двоюродные братья Антона из Таганрога и Калуги дивились его превращению в помещика. Подруги, восхищаясь владениями Чехова, прозвали его «царем Мидийским». Брат Александр, завидуя Цинциннату, всю весну выпрашивал у него участок земли, чтобы построить дом. Антон отмалчивался, пугаясь мысли, что Наталья снова окажется поблизости. В начале апреля их годовалый сын Миша чуть не умер от тяжелой болезни, которая унесла когда-то первую дочь Александра, Мосю. «Жена убита, я тоже хожу как кошка, ошпаренная серной кислотой», – писал Александр. Когда Миша пошел на поправку, врач посоветовал вывезти его на лето в места потеплее, чем Петербург, но и не столь жаркие, как Таганрог, то есть поближе к Антону. Александр советовался с братом: «Но вопрос – куда? Я сам удручен этим вопросом и попробую решить его так. 1. <…> До половины июля я должен остаться в Питере. (Кстати, пить я бросил абсолютно <…>.) 2. Отпустить такого беспочвенного, хотя и хорошего человека, как моя жена, на ее собственную волю, я не могу, наученный опытом. Тем паче не могу отпустить ее к сестрам. <…> 3. Поэтому, не найдется ли где-нибудь подле твоего имения избы, дома или чего-нибудь подобного на лето? <…> Под непременным условием, чтобы никто из моей семьи не смел лезть к тебе в дом. Жена сама настаивает на этом. Если бабушка захочет брать к себе младенцев, то это ее дело. Сами же младенцы к тебе без приглашения ходить не будут. <…> Наталья же говорит, что она потому уже будет стараться бывать у вас как можно реже, что, по ее мнению, мать наша ее недолюбливает».
В последнюю неделю июня Александр приехал в Мелихово с двумя старшими сыновьями – восьмилетним Колей и шестилетним Антоном. С собой он привез фотоаппарат, делал снимки, не пил и не буянил. Наталья приглашения не получила, хотя в Петербурге оказывала гостеприимство Антону и Павлу Егоровичу, а в Москве помогала Маше делать покупки.
Летом «молочная гимназия» закрылась на каникулы, а в Мишином податном ведомстве в Алексине стали терпимее относиться к его долгим отлучкам. В Мелихово зачастили Ванины и Мишины подруги. Графиня Клара Мамуна, с которой Маша подружилась двумя годами раньше в Крыму, приезжала поиграть на рояле. Кокетничая одновременно с Мишей и Антоном, к концу лета она, похоже, остановила выбор на Мише. Александра Лёсова, учительница одной из местных школ, жизнерадостная и «прекрасная дочь Израиля», считалась невестой Вани, однако, если судить по фотографиям, на самом деле ее привлекал Антон. Лишь Наталья Линтварева не вносила в компанию никакого напряжения: она избегала всяких амуров.
Ольга Кундасова, заметив, что Антон все больше увлекается Ликой Мизиновой, стала проявлять признаки маниакальной депрессии. Оставив астрономию и математику, она решила заняться психиатрией – на пользу не только здоровью, но и карьере. Обещание приехать в Мелихово она сдержала лишь в августе. У Антона она познакомилась с участковым врачом В. Павловской и вскоре поступила в психиатрическую больницу в соседнем селе Мещерском к доктору Яковенко, став не только его пациенткой, но и ассистенткой. Антон снова потеплел к ней душой. «На чистом воздухе она бывает очень интересна и гораздо умнее, чем в городе», – писал он Суворину, а поджидая ее в мае, заявил ему: «Кундасовой я был бы очень, очень рад, как ангелу небесному. Если бы я был побогаче, то устроил бы у себя для нее отдельный флигель с мезонином». Их отношения, если судить по некоторым свидетельствам, по-прежнему оставались неспокойными. Кундасова отреагировала на проявленное внимание: «Постараюсь быть у Вас очень скоро, – и прошу Вас убедительно быть ко мне если не мягким (это Вам не свойственно), то хоть не требовательным – и не грубым. Я стала чувствительна до невозможности. – В заключение скажу Вам, что опасаться долгого пребывания такого психопата у себя – Вам нет основания. О. Кундасова»[250].
Наведывалась в Мелихово и учительница музыки Александра Похлебина, за худобу прозванная Вермишелевой. Ее увлечение Антоном тоже становилось похожим на душевную болезнь. Лику Мизинову весь этот сонм соперниц совершенно не беспокоил. Она знала: ее красоту, ее контральто и ее желтую кофточку (цвета дыни «канталупа») Антон ставит выше недюжинного ума и черного одеяния Кундасовой, а его отчаянные попытки отделаться от Вермишелевой ее просто забавляли. Возможно, Лика была не столь опытна в любовных делах, чтобы добиться взаимности или разорвать тяготившие ее отношения, но Антона она изучила неплохо и уже предвидела, что к осени ему захочется перемен. И действительно, в июне он заговорил с Сувориным о поездке в Константинополь, хотя Линтваревы настойчиво звали его в Сумы. Шутливое письмо Антона Наталье Линтваревой от 20 июня сквозит усталостью: «Ну-с, после Вашего отъезда дождя у нас не было <…> Мы погибли: овса не будет. <…> Кухарка Дарья, находясь в сильно чверезом состоянии, повыбрасывала из-под гусынь яйца, так что вылупилось только три врага. Поросенок кусается и ест в саду кукурузу. Купили за 6 рублей телушку, которая от утра до ночи поет густым баритоном. <…> Одним словом, царю Мидийскому остается только издать дикий воинственный крик и бежать куда-нибудь в пустыню».
Лика принялась действовать. Она дала отставку кавалерам и, намереваясь похитить Антона, попросила отца купить билеты на поезд. Чехову она писала 18 июня: «Отбрасывая всякое ложное самолюбие в сторону, скажу, что мне очень грустно и очень хочется Вас видеть. <…> Билеты на Кавказ будут, т. е. Вам и мне разные <…> от Москвы до Севастополя, потом от Батума до Тифлиса и наконец от Владикавказа до Минеральных Вод и до Москвы. К первым числам августа будут готовы, только пока я прошу Вас дома ничего не говорить ни о билетах, ни о моем предположении ехать».
