Иоахим Видер - Я выжил в Сталинграде. Катастрофа на Волге

Паулюс стоял перед необычайно трудным решением. Оперативные возможности его армии были ограничены. Она в значительной степени утратила свою маневренность и к тому же из-за непрекращающихся вражеских атак практически была лишена возможности отвести с передовой ударные части, предназначенные для осуществления прорыва. Тем самым запланированная операция по прорыву окружения и соединению с деблокирующими войсками была связана с огромным риском. Ввиду скудности информации, поступавшей из штаба группы армий, и неясных указаний Манштейна командование 6-й армии в эти решающие дни было в значительной мере сковано в своих действиях. Во всяком случае, оно считало возможным перейти в наступление лишь в тот момент, когда шедшая на выручку группа армий Гота приблизится к «котлу» на расстояние 30 километров. Явно недооценив нависшую над армией смертельную угрозу и не сумев преодолеть бесконечные колебания и сомнения, Паулюс и Шмидт оказались не в состоянии решиться на прорыв. Их страшил громадный риск, так как при попытке прорваться – что было бы в любом случае почти актом отчаяния – армия, очутившись в зимней степи и со всех сторон атакованная превосходящими силами противника, могла бы погибнуть. Несомненно, тщательно взвесив ограниченные технические возможности и весьма малые шансы на успех операции по прорыву, Паулюс пришел к выводу, что он не может взять на себя такую ответственность. При этом вопреки утверждению Манштейна боязливая оглядка на приказы Гитлера во что бы то ни стало удерживать позиции, очевидно, не играла решающей роли. Вернее, Паулюс целиком и полностью полагался на командование группы армий «Дон» и на своего обожаемого главнокомандующего фельдмаршала фон Манштейна. От него он ждал решающего приказа об окончательной сдаче Сталинграда. По всей видимости, Паулюс даже не помышлял действовать без указаний Манштейна или наперекор ему.

В последние годы своей жизни Паулюс горько сетовал на то, что Манштейн в своих мемуарах задним числом упрекал его в слепом послушании Гитлеру и взвалил на него главную ответственность за неудачу всей операции по деблокировке. В беседах со своим сыном он то и дело возвращался к этому вопросу. Он указывал, что Манштейн неизменно «без каких-либо оговорок» препровождал ему приказы главного командования сухопутных сил и что у него не было ни малейшего повода думать, что эти приказы не встречают одобрения у командования группы армий. Паулюс подчеркивал, что ему никогда, ни на какой стадии битвы не давалось разрешения и тем более прямого указания идти на прорыв. И Манштейн никогда не подавал ему и намека, что он не одобряет или осуждает приказы Гитлера. «Тот, кто тогда не считал возможным дать мне приказ или разрешение осуществить прорыв, не имеет права писать сегодня, что он желал от меня подобных действий и одобрил бы их…» [132]

О том, что происходило в те роковые дни между 19 и 23 декабря, Паулюс вспоминает лишь в самых общих и туманных выражениях. Некоторые моменты тактического и стратегического характера, а также существовавшие тогда возможности пока что остаются невыясненными. Доступные источники также еще не позволяют с уверенностью сказать, сколько танков и какие резервы горючего армия тогда действительно имела в своем распоряжении для осуществления прорыва. Хотя этой трагической фазе сражения сопутствовали многие не поддающиеся учету обстоятельства, историки все же вправе надеяться, что разобраться в этом поможет последующая публикация официальных документов, дневников боевых действий и не в последнюю очередь заметок начальника штаба армии. По-видимому, именно на них в значительной степени опирается в своих исследованиях Гёрлиц, перечисляя отрицательные и тормозящие факторы, влиявшие тогда на решения командующего армией и его штаба: неясность указаний командования группы армий, низкая боеспособность частей, сложность проведения перегруппировки в условиях окружения, слишком большое расстояние между окруженной группировкой и войсками деблокирующей группы, противодействие противника и, наконец, неведение относительно обстановки на фронте.

Учитывая тревоги и сомнения, вокруг которых целиком вертелись мысли командования армии, следует все же спросить, осознавало ли оно вообще с достаточной отчетливостью стоявшую тогда грозную альтернативу. Вопрос стоял так: последняя попытка спастись, идя на прорыв, либо же неотвратимая гибель. Прекращение снабжения по воздуху и невозможность удерживать далее «крепость на Волге» давали столь же мало оснований сомневаться в катастрофичности создавшегося положения, как и то, о чем говорилось в сообщениях штаба группы армий, направившего 19 декабря в расположение 6-й армии своего представителя майора Эйсмана для изучения обстановки на месте. Имеется достаточно свидетельств, подтверждающих, что проходившая большей частью в обстановке секретности материальная и моральная подготовка армии к прорыву велась без необходимой целеустремленности и решительности. Характеризуя позицию командования армии в те дни, когда решался вопрос о жизни и смерти армии, Манштейн воспроизводит отрывки из разговора, состоявшегося 21 декабря между начальником его штаба и генералом Шмидтом. Вот запись этого разговора: «Командующий армией, считающий предпосылкой прорыва переброску воздушным путем подкрепления в живой силе (что было неосуществимо), заявил, что если это подкрепление обеспечено не будет, то следует воздержаться от прорыва. Необходимо перебросить по воздуху такое количество продовольствия и снаряжения, чтобы окруженная группировка вновь обрела боеспособность и получила достаточное количество боеприпасов для того, чтобы удерживать оборону. Надеемся, что сможем определенное время продержаться и без пополнения. В общем мы придерживаемся мнения, что операция "Удар грома" является аварийной мерой, которой в случае возможности следует избежать» [133] .

Автору исторического исследования придется все время возвращаться к вопросу, не должен ли был Паулюс в те кризисные дни, невзирая на все чинившиеся сверху помехи и одолевавшие его сомнения, проявить решительность в своих действиях. Тот факт, что прорыв так и не состоялся, вызвал тяжелое разочарование не только у солдат и офицеров окруженной группировки, но и в деблокирующих частях и в штабе группы армий «Дон». Генерал-полковник Гот, командовавший 4-й танковой армией и руководивший операцией по деблокировке, недоумевал, почему 6-я армия не нанесла встречного удара, когда деблокирующие войска вышли на рубеж реки Мышковой. «Важно было не то, как далеко ей удалось бы продвинуться, а сам факт прорыва окружения». То обстоятельство, что LVII танковый корпус сковал значительные силы противника, могло бы иметь при этом благотворные последствия. Появилась бы также возможность в результате своевременного рывка изнутри кольца снова привести в движение части деблокирующей группировки, увязшие в тяжелых боях на реке Мышковой. Так же и Манштейн считает, что без большого риска нельзя было рассчитывать на спасение 6-й армии. «Нужно было довольствоваться тем, что удастся собрать, то есть наносить удар наличными силами и теми запасами горючего, которые удалось перебросить по воздуху в дни подготовки армии к наступлению» [134] . Манштейн никоим образом не исключал риска. «И все же надежда снова обрести свободу, спастись от смерти или плена, видимо, помогла бы частям армии осуществить то, что казалось невозможным» [135] . Можно с уверенностью предполагать, что прорыв из окружения высвободил бы последние остатки духовной энергии у солдат, сознававших роковую серьезность обстановки. «Во всяком случае, русские боялись тогда оказаться меж двух огней, после того как они до начала наступления своей 2-й гвардейской армии уже были вынуждены под ударом деблокирующих немецких войск потихоньку оттягивать свои силы с внутреннего фронта окружения» [136] .