Генрих Айнзидель - Дневник пленного немецкого летчика. Сражаясь на стороне врага. 1942-1948

Меня все время не покидала мысль о том, насколько более благоприятно, естественно и логично могли сложиться дальнейшие события, если бы в 1918 году немецкий рабочий класс тоже сумел бы совершить революцию. Какой угрозы, избежать которой можно было лишь ответными силовыми мерами, принятыми с советской стороны, удалось бы избежать и какие громадные творческие силы можно было бы в связи с этим освободить в России! Но этот шанс был упущен. Революция стала победоносной лишь в этой отсталой стране. Ее стало возможным совершить лишь ценой огромных усилий, жесточайшей дисциплины и применения силы без ограничений. И сейчас, когда все это пришло в Германию, нам не остается ничего, кроме как стиснуть зубы и ждать прихода лучших дней, когда освободят нас от власти силы, террора и необходимости мириться с бесчеловечностью и жестокостью, к которым всегда приводит невиданная концентрация власти и закона силы. Придет день, когда спадут шоры безнадежно ограничивающих нас партийных догм, дважды два снова станет четыре, а поэзию Рильке перестанут относить к дегенеративному буржуазному искусству.

Но сумел ли Запад найти лучшее решение? Было ли что-то забыто или заново усвоено после 1918 или 1932 года? Разве западные державы не координировали все свои решения с учетом интересов Советской стороны? Разве не применяли они те же самые методы репараций, демонтажа, военных трибуналов, денацификации? (Первоначальные планы Запада по преобразованию Германии напоминали планы Гитлера в отношении СССР. По так называемому «плану Моргентау» Германия расчленялась на несколько образований, промышленность уничтожалась, население, живущее впроголодь, должно было копаться на картофельных полях и быстро сокращаться. И только твердая позиция СССР (лично Сталина) не дала этим изуверским планам осуществиться. СССР раньше времени прекратил взимание репараций, а затем способствовал подъему хозяйства ГДР, образовавшейся в советской зоне оккупации.

В ответ и западные союзники, первоначально морившие голодом население Западной Германии{127} Здесь все было так же, за тем исключением, что перед Западом не стояла конечная цель построения социализма и он руководствовался лишь соображениями национальных интересов и экономической конкуренции. Где на Западе соблюдаются принципы свободы, самоопределения наций и справедливости? Есть ли какие-либо признаки того, что капиталистический мир в обозримом будущем, после того, как будет восстановлено все то, что было разрушено войной, не окажется в том же катастрофическом положении, что и прежде, а именно не сползет в экономический хаос и массовую безработицу?

Ужасно просто смаковать недостатки и трудности, перед которыми стоит социалистическая Россия, когда даже самые передовые в промышленном отношении страны со всеми их технологическими, материальными и культурными достижениями оказались не способны избежать катастрофы в 1929, 1933 и 1939 годах. Естественно, заманчивее превозносить западную демократию, в особенности если за это вы получаете значительные займы в долларах. Она более притягательна, чем социализм, который сейчас представлен лишь Советским Союзом и вынужден предстать в виде алчного голодного наемника, который не может подкупать, а может только брать силой{128}.

Но является ли мир по-американски тем будущим, к которому стоит стремиться? Разве погоня за долларом, конвейерная лента, небоскребы, криминальные триллеры и мания джаза не сделали для того, чтобы убить в мире мораль и превратить человек в существо из толпы, даже больше, чем коллективная партия и ее диктатура, вдохновленные социалистическими идеалами? Где колоссальные культурные достижения Америки, которые могли бы послужить внутренним оправданием богатств ее правящего класса? Разве русские «жажда культуры», ликвидация неграмотности, массовая подготовка (здесь следует отметить, что пока еще не очень качественная) врачей, инженеров, техников и учителей, огромные издания книг Толстого, Пушкина, Горького и Гете, попытки заставить технику действительно служить людям при плановой организации общества не обещают более богатое будущее, даже если за всем этим сегодня стоит тотальное принуждение, что часто ведет лишь к государству бесправия?{129}

Вот так я объяснял сам себе необходимость дальнейшего сотрудничества с коммунистами в Германии.

Итак, теперь я работаю в газете советской военной администрации в Восточной Германии Tagliche Rundschau. Когда я зашел представиться в центральный комитет Социалистической единой партии Германии (СЕПГ), меня спросили, чем бы я хотел заняться. Я ответил, что хотел бы поступить в университет и, закончив образование, стать журналистом. Меня хотели отправить в Лейпциг, в новый отдел по общественным наукам, только что созданный там партией. Но я не хотел ехать в тот район даже ценой получения образования. Я бы почувствовал там себя заживо похороненным. После пяти лет тюрьмы, пяти лет самоизоляции мне хотелось дышать полной грудью воздухом, который не всегда дует с одного направления. Даже старый борец за права женщин коммунистка Фрида Рубинер (из немецких евреев, уехавших из страны при Гитлере), которая командовала Мюллером и Ленски, как школьниками, и в антифашистской школе, и в Луневе, поддержала меня. По ее словам, все, что сегодня можно было делать в Лейпциге, — это просто голодать. А отдел все еще находился в состоянии хаоса. Поэтому я решил последовать ее советам и рекомендациям и оказался в Tagliche Rundschau. Впрочем, для этого решения была еще одна, очень убедительная причина.

Меня пригласил к себе в гости в Панков Йоханнес Р. Бехер[16].

Мои «достопочтенные» партийные вожди проживают в роскошных виллах за заборами и под охраной русских часовых. (Прошли времена, когда Куйбышев и другие высшие руководители Советского государства жили в Москве в двухкомнатных квартирах, получая зарплату максимум 250 рублей в месяц.) Бехер считал, что с моей стороны было бы неправильно работать на русских напрямую. Мое имя обеспечило бы мне работу в одной из внепартийных благотворительных организаций при партии социального единства, например в Культурбунде. Но я максимально откровенно выразил свое отношение к этому человеку:

— Мне уже ясно, герр Бехер, что для нас сейчас не существует независимой работы в Германии на политическом поприще. И если мне не суждено избежать опеки русских, то я предпочел бы иметь дело с моими хозяевами напрямую. Нам не очень повезло с нашими дорогими товарищами как с посредниками. Почему же ради призрачной маскировки я должен добровольно отказаться от возможности находиться в центре событий? Это менее опасно, а с точки зрения работы более полезно. Мне сказали, что сейчас русские здесь и там готовы прислушиваться к разумным возражениям и критике.